растянувшись на койке, вконец отяжелев от виски, которое мы с ней вместе выпили. Мне очень хотелось поспать, но стоило улечься, и сон сразу же куда-то улетучивался. Я опять никак не мог заснуть. Попробовал почитать. Но и с этим занятием у меня получилось ничуть не лучше – существовала только одна- единственная история, которую я был способен сейчас почитать, но именно она-то, как назло, и не была еще написана. А потому я взял и швырнул книгу на пол. Потом принялся смотреть на нее и хохотать как сумасшедший. Конечно, тут не последнюю роль сыграло и выпитое виски, но картина показалась мне ужасно забавной. Раскрывшись посередине, с разбросанными в разные стороны страницами, книга могла напомнить тому, кто дал бы себе труд хорошенько приглядеться, человека, только что сломавшего себе шею. Вот она, уж она-то, конечно, спала сейчас крепким сном. Это была женщина, которая, стоило ей выпить пару стаканчиков виски, спала как убитая, позабыв обо всем на свете. И ни одному из этих типов – ни тому, кто так хотел поудить селедку, ни тому, кто предложил ей – уедем вместе, дорогая, – ни даже тому, кто читал Гегеля, – так и не удалось выдержать такой беззастенчивой распущенности. Я потешался сам над собой, иногда со мной такое случалось. Потом прошло время, виски мало-помалу выветрилось, а с ним пропало и желание смеяться. И тут-то, понятно, передо мной снова ребром встал вопрос о моем будущем. Что же со мной будет, ну, скажем, в обозримом будущем? Я ведь, как и все прочие, тоже привык беспокоиться о своем будущем. Но по крайней мере на сей раз это мне очень быстро наскучило. И почти тотчас же моими мыслями вновь завладел мой собрат, тот самый, у которого была навязчивая идея поудить селедку. Мне очень хотелось с ним познакомиться, такие типы всегда вызывали у меня симпатию. Могут ли люди испытывать страх, оказавшись один на один с женщиной и горизонтом, разве что еще пара-тройка альбатросов на вантах? Наверное, где-нибудь посреди Тихого океана этак через недельку после первой стоянки можно испытывать какие-то непонятные страхи. А вот мне совсем не было страшно. Я долго лежал, растянувшись на койке, в полной неподвижности, размышляя обо всех этих историях. Потом услыхал в коридоре ее шаги. Она постучалась и вошла. Если по-честному, то я все время только и ждал этих звуков. Она тут же увидела валявшуюся на полу книжку.

– Я поспала, – заметила она. Потом указала на книжку: – Ты бросил свою книгу?

Я ничего не ответил. А она озабоченно добавила:

– Боюсь, как бы ты здесь не заскучал.

– Да нет, это ты зря, не стоит об этом беспокоиться.

– Если ты не любишь читать, – настаивала она, – то обязательно заскучаешь.

– Может, я потом почитаю Гегеля.

– Ты уверен, что тебе не скучно?

– Совершенно уверен. Ступай к себе в каюту.

Она не очень-то удивилась. Однако вышла не сразу. Я долго глядел на нее в упор, не двигаясь и не произнося ни единого слова. Потом снова, во второй раз, попросил уйти:

– Уходи отсюда.

На сей раз она ушла. Я тоже вышел, сразу же вслед за ней. И направился прямо к Бруно, который по- прежнему занимался починкой своих канатов. Я был совсем без сил. Растянулся подле него прямо на палубе. Он был не один. С ним был еще один матрос, тот чинил лебедку. Я дал себе слово хотя бы время от времени спать прямо на палубе, я ведь так часто мечтал об этом прежде – спать прямо на палубе какого-нибудь корабля. И еще быть одному. Чтобы без конца не ждать ее прихода.

– Что-то вид у вас больно усталый? – поинтересовался Бруно.

Я рассмеялся, и Бруно улыбнулся.

– Она утомительная женщина, – пояснил я. Другой матрос даже не улыбнулся.

– Потом, я всегда трудился, – проговорил я, – всю жизнь. В первый раз вот так бездельничаю. А от этого очень устаешь.

– Я же говорил вам, – заметил Бруно, – что от этой женщины очень устаешь.

– А от кого, интересно, не устанешь? – вступил второй матрос. – От всякого можно утомиться.

Я узнал его, помнится, я уже видел его днем и накануне в баре. Тип лет тридцати пяти, чернявый, как цыган. Он показался мне самым молчаливым из всех. Она говорила, будто он уже больше года на яхте и вроде пока не собирается на берег. Бруно ушел, и я остался наедине с ним. Солнце заходило. Он чинил себе свою лебедку. Это был тот самый тип, которого она называла Лораном. По-моему, накануне вечером в баре он был единственным, кто глядел на меня скорее дружелюбно, чем с любопытством.

– У вас, и правда, усталый вид.

Он проговорил это совсем иначе, не так, как Бруно. В его тоне не звучало вопроса. И я согласился: да, немного есть.

– От нового всегда устаешь, – заметил он, – так уж оно устроено.

Прошла минута-другая. Он все чинил канат лебедки. Опускались сумерки, такие прекрасные, казалось, они будут всегда.

– Мне нравится здесь, на яхте, – проговорил я.

– А чем ты занимался раньше?

– Служил в Министерстве колоний. В Отделе актов гражданского состояния. Трудился там восемь лет.

– И чем ты там занимался, в этом своем заведении?

– Делал копии актов гражданского состояния, свидетельства о рождении, о смерти. И так весь день, с утра до вечера.

– Жуткое дело, – ужаснулся он.

– Даже представить себе не можешь.

– Здесь все совсем по-другому, – заметил он.

– То-то и оно. Я рассмеялся.

– А ты? – поинтересовался я.

– Да всем понемногу, никогда ничем подолгу.

– Самое милое дело, лучше не придумаешь.

– И то правда. Мне тоже здесь нравится, на этой яхте.

У него были очень красивые глаза, какие-то лучистые, улыбчивые, что ли.

– А все-таки забавно, – улыбнулся я, – описали бы эту историю в какой-нибудь книжке, в жизни бы никто не поверил.

– Ты имеешь в виду ее историю?

– Ясное дело, ее, чью же еще-то…

– Она романтическая женщина. Он рассмеялся.

– Точно, – согласился я, – именно романтическая.

И тоже рассмеялся. Мы отлично понимали друг друга.

Сумерки становились все гуще. Мы плыли совсем близко от итальянского побережья. Я показал на расплывчатое пятно в море. Город. Довольно большой.

– Ливорно?

– Да нет. Сам не знаю. Ливорно уже остался позади, – проговорил он. Потом как-то шутливо добавил: – Вот так мы и плывем в Сет.

– Да, вот так и плывем, – со смехом согласился я. И добавил: – Что ей, она же богатая.

Он перестал улыбаться и ничего не ответил.

– Да, так оно и есть, – снова повторил я, – она же богачка.

Он перестал красить и довольно грубо возразил:

– А что ей, интересно, еще делать с этими деньгами, раздать китайчатам, так, что ли?

– Да нет, о чем речь. Просто, сам не знаю, эта яхта…

Он перебил меня на полуслове:

– По-моему, это самое лучшее, что она могла сделать. Почему бы и нет? – И почти наставительно добавил: – Это одно из последних крупных состояний в мире. И может, в последний раз кто-то может позволить себе то, что делает она.

– Ах вот как, – рассмеялся я, – в общем, историческая миссия, так, что ли?

– Пусть историческая, если тебе так больше нравится.

Солнце на горизонте сделалось огромным. В одно мгновение оно совсем побагровело. Поднялся легкий