Герцог заметил, что король удивлен, главный ловчий – тоже.

– Государь, – сказал герцог, – граф де Монсоро явился засвидетельствовать свое почтение вашему величеству.

– Спасибо, сударь, – сказал Генрих, – тронут вашим визитом, тем более что вы были тяжело ранены, не правда ли?

– Да, государь.

– На охоте, как мне говорили?

– На охоте, государь.

– Но сейчас вы чувствуете себя лучше, не так ли?

– Я поправился.

– Государь, – сказал герцог Анжуйский, – не угодно ли вам, чтобы после того, как мы исповедуемся и причастимся, граф де Монсоро отправился подготовить нам хорошую охоту в лесах Компьени?

– Но, – возразил Генрих, – разве вы не знаете, что завтра…

Он собирался сказать: «…четверо моих друзей дерутся с четырьмя вашими», но вспомнил, что тайна должна быть сохранена, и остановился.

– Я ничего не знаю, государь, – ответил герцог Анжуйский, – и если ваше величество желает сообщить мне…

– Я хотел сказать, – продолжал Генрих, – что поскольку эту ночь мне предстоит провести в молитвах в аббатстве Святой Женевьевы, то к завтрему я, возможно, не буду готов. Но пусть господин граф все же отправляется: если завтра охота не состоится, то она состоится послезавтра.

– Вы слышите? – обратился герцог к графу де Монсоро, который ответил с поклоном:

– Да, монсеньор.

Тут вошли Шомберг и Келюс. Король принял их с распростертыми объятиями.

– Еще один день, – сказал Келюс, кланяясь королю.

– Но, к счастью, всего один, – заметил Шомберг.

В это время Монсоро, со своей стороны, говорил герцогу:

– Вы, кажется, добиваетесь моего изгнания, монсеньор?

– Разве долг главного ловчего состоит не в том, чтобы подготавливать охоту для короля? – со смехом спросил герцог.

– Я понимаю, – ответил Монсоро, – я вижу, в чем дело. Сегодня вечером истекает восьмой день отсрочки, которую вы, монсеньор, попросили у меня, и ваше высочество предпочитаете лучше отослать меня в Компьень, чем сдержать свое обещание. Но поостерегитесь, ваше высочество: еще до сегодняшнего вечера я могу одним словом…

Франсуа схватил графа за руку.

– Замолчите, – сказал он, – напротив, я выполняю обещание, которое вы помянули.

– Объяснитесь.

– О вашем отъезде для подготовки охоты станет известно всем. Ведь вы получили официальный приказ.

– Ну и что?

– А вы не уедете и спрячетесь поблизости от вашего дома. И тогда, думая, что вы уехали, появится человек, которого вы желаете знать. Остальное ваше дело. Насколько помню, я ничего больше не обещал.

– А! Если все обстоит так… – сказал Монсоро.

– У вас есть мое слово, – сказал герцог.

– У меня есть больше, чем ваше слово, монсеньор, – у меня есть ваша подпись.

– Да, клянусь смертью Христовой, мне это хорошо известно.

И герцог отошел от Монсоро, чтобы приблизиться к своему брату. Орильи тронул д’Эпернона за руку.

– Все в порядке, – сказал он.

– Как? Что в порядке?

– Господин де Бюсси не будет драться завтра.

– Господин де Бюсси не будет драться завтра?

– Я за это отвечаю.

– Кто же ему помешает?

– Не все ли равно, раз он не будет драться?

– Если это случится, мой милый чародей, вы получите тысячу экю.

– Господа, – сказал Генрих, уже закончивший свой туалет, – в Сен-Жермен-л’Оксеруа.

– А потом в аббатство Святой Женевьевы? – спросил герцог.

– Разумеется, – ответил король.

– Рассчитывайте на это, – сказал Шико, застегивая на себе пояс с рапирой.

Генрих вышел в галерею, где его ждал весь двор.

Накануне вечером, когда все было решено и сговорено между Гизами и анжуйцами, господин де Монсоро возвратился в свой дом и встретил там Бюсси.

Тогда, подумав, что этот храбрый дворянин, к которому он по-прежнему относился очень дружески, может, не будучи ни о чем предупрежден, сильно скомпрометировать себя послезавтра, он отвел его в сторону.

– Дорогой граф, – сказал он молодому человеку, – не позволите ли вы мне дать вам один совет?

– Само собой разумеется, – ответил Бюсси. – Прошу вас об этом.

– На вашем месте я уехал бы на завтрашний день из Парижа.

– Мне уехать? А зачем?

– Единственное, что я могу вам сказать: ваше отсутствие, должно быть, спасет вас от крупных неприятностей.

– Крупных неприятностей? – переспросил Бюсси, глядя на графа пронизывающим взглядом. – Каких?

– Разве вы не знаете, что должно произойти завтра?

– Совершенно не знаю.

– По чести?

– Слово дворянина.

– Монсеньор герцог Анжуйский ни во что вас не посвятил?

– Нет. Монсеньор герцог Анжуйский посвящает меня только в те дела, о которых он может говорить во весь голос, и добавлю даже – говорить почти любому.

– Что ж, я не герцог Анжуйский, я люблю своих друзей не ради себя, а ради них, и я скажу вам, дорогой граф, что на завтра готовятся важные события и что сторонники герцога Анжуйского и Гизов замышляют удар, последствием которого, вполне возможно, будет низложение короля.

Бюсси посмотрел на господина де Монсоро с некоторым недоверием, но лицо графа выражало самую полную искренность, в этом нельзя было усомниться.

– Граф, – ответил Бюсси, – вы знаете, я принадлежу герцогу Анжуйскому, то есть ему принадлежат моя жизнь и моя шпага. Король, непосредственно против которого я никогда не выступал, сердит на меня, он всегда не упускает случая сказать или сделать мне что-нибудь неприятное. И как раз завтра, – Бюсси понизил голос, – я говорю это вам, но вам одному, понимаете? – завтра я буду рисковать своей жизнью, чтобы унизить Генриха Валуа в лице его фаворитов.

– Так, значит, – спросил Монсоро, – вы решили нести все последствия вашей преданности герцогу Анжуйскому?