для них. Но отплыть из Кадиса было делом непростым. За шесть лет до Вильнева адмирал Брюи уложился в три дня, чтобы покинуть воды Кадиса.

Вскоре штиль и течение мешали движению эскадры: 19-го октября только восьми или девяти кораблям удалось пройти фарватер.

На следующий день, 20-го, поднявшийся легкий юго-восточный бриз несколько облегчил выход эскадры; погода, замечательная и тихая накануне, теперь обещала сильный юго-западный ветер; но несколько часов благоприятного ветра должны были привести эскадру к ветренной стороне мыса Трафальгар, а шторм, который мог застать флот Вильнева здесь, если бы он дул с востока на юго-запад, мог только благоприятствовать его планам.

В десять утра последние французские и испанские корабли были уже далеко от Кадиса. Английский флот расположился в нескольких лье от мыса Спартель, охраняя вход в пролив.

В это время Вильнев, решивший больше не отступать, написал свое последнее донесение адмиралу Декре:

«Вся эскадра под парусами… Ветер зюйд-зюйд-вест; но я думаю, это всего лишь ранний утренний ветер; мне сигналят восемнадцать парусов. Посему очень вероятно, что вести о нас вам донесут жители Кадиса. Я не руководствовался, сударь, ничем другим, как своим стремлением соответствовать в своих дедах намерениям Его Величества и приложить все усилия, на которые я только способен, чтобы рассеять недовольство, которым он проникся после недавних событий настоящей кампании. Если она окажется успешной, я буду страдать от своего неверия в то, что все так и должно было идти и все было предусмотрено и просчитано во имя высшего блага Его Величеством».

За два месяца до событий, до которых мы добрались в своем повествовании, Нельсону казалось, что он раз и навсегда покончил со своей военной карьерой. Он удалился в свою великолепную усадьбу Мертон с леди Гамильтон. Лорд Гамильтон к тому времени умер, и оставалось единственное препятствие на пути к счастливому супружеству: миссис Нисбет, на которой за несколько лет до этого женился Нельсон.

Как мы уже сказали, Нельсон не помышлял о своем возвращении в море: устав от триумфов и сытый славой, сверх меры осыпанный почестями, искалеченный, он предавался наслаждению в одиночестве и тишине.

Полный благих помышлений, он был теперь занят тем, что пересылал из Лондона в Мертон все свои ценности и вещи.

Прекрасная Эмма Лионна никогда еще так не была уверена в будущем, как вдруг словно удар молнии вырвал ее из сладких снов.

2 сентября, то есть через двенадцать дней после возвращения Нельсона, около пяти часов утра в двери постучали. Нельсон, готовивший письмо в Адмиралтейство, встал со своего ложа и пошел открывать утреннему посетителю.

Это был капитан Блэквуд («черное дерево»). Он прибыл из Адмиралтейства с вестью о том, что объединенная французско-испанская эскадра, за которой так долго гнался Нельсон, сейчас блокирована в порту Кадис.

Узнав Блэквуда, Нельсон воскликнул:

— Держу пари, Блэквуд, что вы принесли мне весть об объединенном флоте, и мне приказано его уничтожить.

Это была действительно та новость, которую ему принес Блэквуд, и это был тот разгром, которого от него ждали.

Все прекрасные планы Нельсона мигом испарились; он больше ничего не видел кроме этого крохотного клочка земли или, скорее, моря, где находился объединенный флот, и, сияющий от счастья, он несколько раз повторил Блэквуду с уверенностью, которую внушали ему прошлые победы:

— Не сомневайтесь, Блэквуд, я преподам Вильневу урок, который он запомнит надолго.

Первым его намерением было отправиться в Лондон и подготовить все, что нужно было для этого похода, не говоря ничего Эмме о той новой миссии, которую на него возложили.

Но поскольку она поднялась одновременно с ним и успела заметить, чем он был занят после разговора с Блэквудом, то отвела его в сад, в тот уголок, который он предпочитал всем остальным и называл его не иначе, как вахтенный мостик:

— Что с вами, мой друг? — спросила она его. — Что-то не дает вам покоя, о чем вы не хотите говорить мне.

Нельсон выдавил улыбку.

— Я хочу сказать, — ответил он, — что являюсь самым счастливым человеком на свете. Могу ли я, в самом деле, пожелать чего-либо еще, богатый вашей любовью и в окружении своей семьи? Я и шести пенсов не дал бы взамен на то, чтобы моим дядей был король.

Эмма перебила его:

— Я знаю вас, Нельсон, — сказала она, — и вы напрасно пытаетесь меня провести. Вам известно, где неприятельские эскадры, и вы видите их уже поверженными и были бы несчастнейшим из людей, если бы честь разгромить их досталась кому-либо другому.

Нельсон посмотрел на нее, словно хотел о чем-то спросить.

— Что ж, мой друг, — продолжала Эмма, — разбейте эту эскадру, завершите дело, столь успешно вами начатое; эта победа будет вам наградой за два года усилий и невзгод, которые вы претерпели.

Нельсон продолжал смотреть на свою возлюбленную, но что бы он ни думал, его лицо не выражало в эту минуту ничего кроме признательности.

Эмма продолжала:

— Какой бы ни была горечь вашего отсутствия для меня — предложите свои услуги отечеству, как это вы делали всегда, и немедленно отправляйтесь в Кадис. Ваша служба будет с благодарностью принята, и это вселит спокойствие в ваше сердце. Вы одержите последнюю и самую славную победу и затем счастливый возвратитесь и с честью обретете здесь покой.

Нельсон молча продолжал смотреть на нее, затем, с глазами полными слез, воскликнул:

— Благородная Эмма! Храбрая Эмма! Да, ты словно прочла в моем сердце; да, ты проникла в мои мысли. Не было бы Эммы, не было бы больше Нельсона. Ты меня превратила в того, кем я являюсь сейчас; сегодня же я поеду в Лондон.

«Виктория», вызванная телеграфом, в тот же вечер была в водах Темзы, а на следующий день все было готово к выступлению.

Они провели вместе еще десять дней. Последние пять из них Нельсон почти целиком проводил в Адмиралтействе; 11-го они совершили последний визит в милый их сердцу Мертон, провели вместе весь день 12-го и всю ночь.

За час до рассвета Нельсон встал с кровати и проследовал в покои своей дочери, наклонился над ее кроватью, в молчании помолился, с большим жаром и многими слезами: он был очень религиозный человек.

В семь утра он попрощался с Эммой: она проводила его до экипажа; здесь он долго прижимал ее к своему сердцу. Слезы в обилии текли у нее из глаз, но она пыталась улыбаться и вся в слезах говорила ему:

— Не начинайте сражение, не увидев птичку опять.

Чтобы реально оценить человека, следует измерить его не с высоты заслуг, а с самого дна его слабостей.

Вот легенда из жизни Нельсона, о птичке.

В первый раз Эмма Лионна увидела «героя Нила», как в ту пору его называли, когда, как мы уже говорили, он вернулся после Абукира. Уже в его объятиях она почувствовала себя плохо, и Нельсон отвел