Затем повторили рефрен, и вместе с припевом певица и ее товарищи принялись приплясывать:

Негры вошли в круг и завертелись в танце.

Вскоре толчея стала такой, что пришлось остановить танцоров, чтобы не мешали песне. Они встали, каждый вернулся на место, певица смешалась с товарищами, круг восстановился, и в пустом пространстве оказался Бамбу, негр Сюркуфа. Он запел на жаргоне негров Мартиники:

Некоторые куплеты, исполненные Бамбу на негритянском диалекте с Мартиники, негры с острова Франции не могли до конца разобрать, но подхватывали припев и танцевали с удвоенной страстью. Несколько раз Рене, который понимал каждое слово и каждый жест, спрашивал у сестер, не хотят ли они уйти. Но они, замечая лишь забавный спектакль, столь необычный для них, просили остаться еще. Ночь наконец опустилась на землю, и Рене сделал знак привести лошадей. Дамы устроились на подушках в паланкинах, мужчины уселись верхом, и сигнал к отъезду был дан.

Этим неожиданным представлением и закончился чудесный день. Более двух сотен негров и негритянок, словно домашние животные, которых согнали для убоя, а потом внезапно отложили затею, продолжали как ни в чем не бывало жаться к хозяевам, выражая любовь и послушание.

Каждый из них сорвал ветку дерева, подобную тем, на которых беглые негры принесли Поля и Виргинию домой[32], и в окружении полыхающего кортежа путешественники проследовали на дорогу в Порт-Луи.

Редкое зрелище сравнится живописностью с живым огненным ручьем, который постепенно выхватывает из ночной темноты чудесные картины. Каждый раз появлялся новый пейзаж: равнина, пестрящая гигантскими скоплениями деревьев, гора, которая преграждала путь, — вершину ее венчало сиянием созвездие Южного Креста… — и когда она наконец отступала, за нею виделось бесконечное море, в неподвижном зеркале которого отражалась луна и серебрила поверхность. Факелы вспугивали всевозможную дичь — зайцев, оленей, кабанов, на пути кортежа на все голоса раздавались звериные крики, а низкий гул огня заглушал животных. Но те, спасаясь от преследователей, принимали факелы на свой счет, ручей огня растягивался в погоне за очередной напуганной жертвой, а затем, когда она исчезала, все огни собирались и занимали место в начале процессии. Но самой занятной частью марша стал проход через лагерь малабарцев. Остров Франции, место встречи всех индийских народов, не мог обойтись без народа малабар. Эти изгнанники с берегов Индии, омываемых Оманским морем, объединились и образовали предместье, где жили меж своих и, к слову сказать, меж своих же умирали. Свет горел лишь кое-где, но все двери и окна отворялись, когда мимо следовали путешественники, и на улицу выглядывали смуглые лица прекрасных женщин с огромными черными глазами, шелковыми волосами. Все они носили длинные рубашки из холста или батиста, золотые или серебряные браслеты, кольца украшали даже пальцы ног. Правильными чертами лиц они походили на романских или греческих женщин, а длинные белые рубашки напоминали столы.

Из лагеря малабарцев путешественники вернулись на Парижскую улицу, с Парижской улицы прошли на улицу Правительства, где хозяин «Отеля иностранцев» с почетом встретил постояльцев в шаге от двери.

Девушки нуждались в отдыхе, поскольку мерный и медленный бег паланкина утомляет непривычных к такому виду передвижения. Элен и Жанна поспешили распрощаться с Рене, поблагодарив за прекрасный день. Как только они поднялись в комнату, на лицо Элен, которое немного прояснилось на прогулке, вернулась обычная грусть, и, повернувшись к сестре, она сказала скорее печально, чем в порицание:

— Жанна, полагаю, пришло время помолиться за отца.

Слезы блеснули на глазах Жанны, и она бросилась в объятия сестры. Затем девушка преклонила колени перед кроватью, перекрестилась и прошептала:

— Отец мой, простите меня!

Почему она сказала так?

Без сомнения, некие новые чувства зародились в ее сердце и свежими впечатлениями приглушили воспоминания об отце.

Следующим утром ни свет ни заря Рене навестил Сюркуфа, который уже проснулся, но пока не вставал.

— А, дорогой Рене, — сказал капитан, приветствуя юношу, — вы пригласили нас отобедать на природе и, словно набоб, устроили великолепный праздник. Я принял приглашение, но предупреждаю, что мы с Бликом решили разделить с вами расходы на прогулку.

— Дорогой капитан, — отвечал Рене, — я как раз пришел просить об услуге, которая доставит мне удовольствие.

— Говорите, мой дорогой Рене, в случае, если это не окажется совершенно невозможным, я даю согласие наперед.

— Я хотел бы, чтобы под любым предлогом вы послали меня изучить берег Пегу. Вы будете на острове Франции или в окрестностях несколько месяцев, дайте мне шесть недель отпуска, а я найду вас повсюду, где бы вы ни были.

— Понятно, — улыбнулся Сюркуф. — Я назначил вас опекуном двух прелестных созданий, которых мы невольно лишили отца, и вы желаете до конца исполнить обязанности.

— Истинно так, господин Сюркуф. Правда, вы думаете больше, чем говорите, но скажу вам, что в путешествие меня толкает отнюдь не влюбленность, и я принял решение просить вашего разрешения, капитан, тогда, когда покупал у работорговца шлюп. Я не знаю, что станется со мной, но не хочу, побывав