объяснил, что капитан шлюпа, несомненно, занимался работорговлей, что было запрещено без специальной лицензии, и на борту «Призрака» собирается военный суд.

— Если его признают виновным, — спросила Жанна с дрожью в голосе, — какое наказание последует?

— Скорее всего, повесят, — сообщил Рене.

Жанна вскрикнула в ужасе.

Но поскольку шлюпка была уже у трапа, а матросы ждали, подняв весла в воздух, пока явится Блик, Рене оставалось только схватиться за трап и спуститься в шлюпку.

Когда на «Призрак» прибыли Блик и Рене, все офицеры были уже в сборе. Американского капитана привели в кают-компанию. Крепкое сложение этого высокого человека указывало на необычайную силу. Он говорил только по-английски, именно по этой причине Рене был вызван на совет. Поскольку юноша в суматохе боя, секунды не промедлив, на великолепном английском выкрикнул приказ «Капитан убит, спустить флаг!», Сюркуф рассудил, что тот знает английский, как родной.

Американский капитан передал Сюркуфу бумаги, из которых следовало, что тот занимается торговлей. Но бумаги, подтверждающей, что американец ходит на одном из восьми кораблей его страны, которым европейское морское законодательство дозволяло заниматься работорговлей, среди них не оказалось. Как только выяснилось, что документа, который мог бы его оправдать, у американца нет, ему зачитали закон, согласно которому он совершил преступление, силой и уловками отняв несчастных у страны и родных. Изобличенный в преступлении американский капитан был приговорен к смерти.

Работорговцев предавали жестокой и позорной казни. Их вешали на рее собственного корабля или корабля, который их захватил.

Приговор огласили, и американцу дали час на последние приготовления. Он с видимым равнодушием выслушал смертный приговор и был оставлен в кают-компании с караульными у каждой двери, так как опасались, что он во избежание позорной смерти бросится в море.

Осужденный попросил бумагу, перо и чернила, чтобы написать жене и детям. Его просьбу удовлетворили.

Десять или пятнадцать первых строчек арестант оставался невозмутимым, но мало-помалу подавленные чувства одолевали его, и словно туча окутала и затуманила черты его лица. Вскоре он не мог больше писать, и несколько слез упали на прощальное письмо.

Тогда работорговец спросил разрешения поговорить с Сюркуфом.

Капитан корсара поспешил прийти в сопровождении Рене, который по-прежнему служил переводчиком.

— Сударь, — произнес американец, — я начал письмо жене и детям, чтобы попрощаться с ними. Но, поскольку они не знали о моих занятиях бесчестным ремеслом, на которое я пошел из любви к ним, я подумал, что письмо, в котором я расскажу о своей смерти и ее причине, скорее приумножит горе, чем умерит его. Лучше обращусь к вам с просьбой. В секретере моей каюты вы найдете четыре или пять тысяч франков золотом. Я надеялся выручить за моих двадцать четыре пленника и шлюп сорок пять или пятьдесят тысяч франков — сумма достаточная, чтобы начать честную жизнь и забыть, как я запятнал себя. Божьего повеленья на то не было, значит, быть тому не суждено. Шлюп и пленники принадлежат вам, но пять тысяч франков, которые вы найдете в выдвижном ящике, — мои. Я вас прошу, и это последнее желание моряка, отослать их жене и детям, адрес которых вы найдете на начатом письме, со следующей запиской: «Доля капитана Хардинга, умершего на экваторе от несчастного случая». Сколь предосудительным ни было бы мое поведение, но чувствительное сердце найдет ему оправдание, ибо мне приходилось содержать многочисленное и требовательное семейство. А так даже все и к лучшему, по крайней мере мне больше не придется страдать. Мне никогда не приходилось вызывать смерть, но, поскольку она меня зовет, я принимаю ее не как кару, а как воздаяние.

— Вы готовы?

— Да.

Он поднялся, склонив голову, от чего из-под век скатились последние капли слез, написал адрес жены — «Г-же Хардинг, в Чарльстоун», затем передал письмо капитану Сюркуфу:

— Я прошу вашего слова, сударь, вы мне его дадите?

— Слово моряка, сударь, — отвечал Сюркуф, — ваше желание будет исполнено.

Капитан корсара подал сигнал, послышалась барабанная дробь. Час настал — перед лицом смерти американец собрал все мужество. Без малейшего намека на волнение он снял галстук, ослабил воротник рубашки и уверенным шагом поднялся на палубу, где все было готово для экзекуции.

Глубокая тишина воцарилась на палубе, так как приготовления к смерти священны для всех моряков, даже корсаров.

Веревку с петлей на одном конце с другого конца держали четверо, ожидающие у подножья фок- мачты. Не только экипаж «Призрака» собрался на палубе посмотреть на казнь. Два других корабля легли рядом в дрейф, и палубы, полубаки, реи были полны народа.

Капитан Хардинг сам продел голову в петлю, а затем повернулся к Сюркуфу:

— Не заставляйте ждать, сударь, ожидания продлевают мучения.

Сюркуф подошел к капитану и вынул его голову из петли.

— Вы раскаялись всерьез, — сказал он. — Этого я и добивался. Встаньте, вы искупили вину.

Американский капитан положил дрожащую руку на плечо Сюркуфа, бросил вокруг безучастный взгляд и осел, проваливаясь в беспамятство.

С ним случилось то, что случается иногда с людьми крепкой закалки. Стойкие в несчастье, они бессильны перед радостью.

Обморок американского капитана длился недолго. Сюркуф не собирался приводить смертный приговор в исполнение. Признав в этом человеке возвышенные качества, которые всегда умели оценить солдаты, капитан хотел оставить в душе работорговца сильное впечатление и, безусловно, преуспел. В его замыслах было не только сохранить американцу жизнь, но и сберечь его достояние.

Сюркуф распорядился взять курс на Рио-де-Жанейро, который лежал примерно восемьюдесятью милями к юго-западу.

В Рио-де-Жанейро обосновался один из самых знаменитых — знаменитых на всю Южную Америку — рынков рабов, и Сюркуф предполагал, что капитан Хардинг должен знать там нескольких торговцев черной костью. Капитан «Призрака» бросил якорь в бухте и поднялся на борт шлюпа.

— Сударь, — сказал он американскому капитану, — перед смертью вы просили только об услуге передать вашей вдове пять тысяч франков из секретера. Сегодня я хочу сделать для вас больше. Мы стоим в порту, где вы можете выгодно продать двадцати четырех негров, которые у вас остались, я позволяю вам их продать и сохранить деньги.

Хардинг так и вскинулся от изумления.

— Постойте, сударь, — продолжил Сюркуф, — я припас требование взамен. Одному из моих людей, моему секретарю, скорее другу, чем наемному служащему, не знаю уж чем, но приглянулся ваш шлюп.

— Вы можете отдать ему шлюп, сударь, — сказал Хардинг, — он ваш, как и все, чем я владел.

— Да, но Рене — очень гордый юноша и не намерен принимать подарки ни от меня, ни от вас. Он хочет купить шлюп. Значит, вам стоит учесть то, что вы сейчас сами сказали, и назначить разумную цену человеку, который мог бы взять даром, но предпочитает заплатить.

— Сударь, — отвечал американский капитан, — вы можете повелевать мной: оцените шлюп, и я продам его за часть указанной суммы.

— Ваш шлюп стоит около тридцати тысяч франков. Рене даст вам пятнадцать тысяч, но вы в то же время отдадите ему бумаги, подтверждающие национальность вашего корабля и право плавать под американским флагом.