разбирая дороги, вместо того, чтобы проводить в молитве и покое остаток дней, которые нам отведено прожить в этом мире.

— Должен заметить, в связи с вашим замечанием, что мы движемся очень медленно, а мне нужно прибыть к месту назначения как можно скорее. Попросите форейторов поторопиться!

— Но мы едем окольным путем! Дорога ухабистая, и лошадь может свалиться. Вашему превосходительству следует помнить, что если карета опрокинется, то в вашем возрасте это происшествие может оказаться роковым.

Его превосходительство беспечно пожал плечами.

— Говорите за себя, мэтр Базен. Вам, действительно, семьдесят пять лет, а мне только дважды по тридцать восемь — я уже неоднократно повторял вам это!

— Но, господин герцог…

— Стоп! — нетерпеливо прервал герцог д'Аламеда. — Делайте, что вам говорят, и перестаньте именовать меня титулом, который привлечет внимание любопытных. Помните, что я должен сохранять строжайшее инкогнито, покуда мы не доберемся до Парижа.

— Тогда как же мне вас величать?

— Называйте меня шевалье д'Эрбле.

— «Называйте меня шевалье д'Эрбле», — повторил слуга, ломая в отчаянии руки. — Боже милостивый, как во времена скачек во весь опор, дуэлей и прокалывания людей шпагой и кинжалом! В самом деле, почему бы моему господину не возвратить вместе с прежним именем и старые привычки, шпагу, сапоги и плащ королевских мушкетеров?

Пожилой дворянин покачал головой.

— Нет, Арамис более не существует, — прошептал он, словно обращаясь к себе самому. — Он мертв, как и его три друга, брата и товарища по оружию! Арамис обратился во прах вместе с Атосом, Портосом и д'Артаньяном. Как могло произойти, что ни один из них не оставил сына или хотя бы дочери, которые унаследовали бы их славное имя? Мне кажется, что где-то все же должна существовать искра этой славы? О, если бы это было так, с какой бы радостью я лелеял ее и раздул в яркое пламя, дабы люди, озаренные его светом, могли постичь тот блеск, который мы четверо отбрасывали на корпус королевских гвардейцев и на всю французскую нацию! — Вслух же он сухо произнес: — Повторяю: в настоящее время я желаю именоваться шевалье д'Эрбле.

— Ваше желание будет исполнено, — проворчал толстяк, чьи солидные габариты, в отличие от его товарища по должности, достойного Мушкетона, не сопутствовали добродушию и жизнерадостности. — Сказано достаточно. Подчинимся приказам… ээ… шевалье. Но если мы собираемся снова окунуться в жизнь, полную приключений, то я вручу вам прошение об отставке. Несмотря на возраст, не имею ни малейшего желания так скоро соединиться в вечной жизни с моими бедными друзьями, Планше, Гримо и Мушкетоном, которых безвременно отправило туда чувство долга, навлекшее на них жестокие удары!

Как мы уже упоминали, шум приближавшейся кареты всполошил путешественников, суетившихся рядом со стоящим экипажем над мадемуазель дю Трамбле. Спустя несколько минут в облаке пыли появилась карета шевалье д'Эрбле, быстро мчавшаяся вперед с грохотом, подобным раскатам грома. Когда она приблизилась к находившимся посреди дороги даме и ее спутникам, форейторам и эскортирующим лакеям пришлось пустить лошадей, чьи удила были белыми от пены, в обход.

— Прочь с дороги! — закричали лакеи и форейторы, в то время как пожилой дворянин осведомился, высунувшись из окна:

— В чем дело?

— Стойте, кто бы вы ни были, — заговорил Жоэль, — и помогите нам. Этой молодой даме плохо.

— Даме плохо? Придержите лошадей, ребята! Сию минуту, сударь, я буду к вашим услугам.

Приказание было исполнено. Дверь кареты открылась, и шевалье соскочил на землю с легкостью, удивительной для его возраста. Быстро подойдя к нашему герою, он с удивлением воскликнул:

— Вы ранены?

— Пустяки — просто царапина. Прошу вас, не обращайте на меня внимания.

Старый дворянин устремил на открытое и честное лицо Жоэля такой взгляд, будто юноша напомнил ему кого-то, однако вскоре его внимание привлекла поразительная красота девушки, находившейся в объятиях бретонца. Отвернувшись от молодого человека, шевалье не смог сдержать восторженного восклицания.

— Будьте спокойны, — сказал он после краткого осмотра. — Никакой опасности нет. Девушка просто под воздействием нервного приступа, часто вызываемого у особ женского пола сильными эмоциями. Не будучи великим лекарем, я все же полагаю, что смогу исцелить ее. — Возвысив голос, он позвал: — Эй, вы, Эстебан, Педрильо, принесите мантию, а вы, Базен, дайте мне мою дорожную аптечку.

Требуемые предметы тотчас были принесены.

— Расстелите мантию на земле и положите на нее молодую даму, — продолжал импровизированный лекарь. — Вот так! Теперь кто-нибудь встаньте на колени рядом с ней и поддерживайте ей голову.

Жоэль никому не мог уступить выполнение этих распоряжений. Шевалье д'Эрбле вынул из своего чемоданчика нож с бронзовым лезвием и маленький хрустальный флакончик. Склонившись над мадемуазель дю Трамбле, он с величайшей осторожностью разжал ей ножом зубы. Преодолев спазм челюстных мышц, шевалье поднес флакон к губам девушки, влив в полуоткрытый рот две капли содержащейся в нем жидкости. Вскоре румянец начал возвращаться на бледные щеки Авроры, дыхание стало легче, стоны и судороги прекратились.

— Разве я не говорил вам? — заметил неожиданный помощник, поднимаясь на ноги. — Это успокаивающее средство отлично действует в подобных случаях. Теперь наша больная вне опасности.

— Но она еще не открыла глаза, — возразил бретонец.

— Потому что вслед за возбуждением естественно наступает прострация, но мадемуазель будет недолго приходить в себя, и ей не стоит бояться последствий этого неприятного явления, которое, как я уже говорил, весьма свойственно ее полу. Но, — продолжал шевалье, снова почувствовавший необъяснимый интерес к молодому человеку, — не считаете, что и вашей раной также следует заняться?

— Раной! — воскликнул Жоэль, беспечно махнув рукой. — Повязка, пропитанная водой с солью, не оставит от нее и следа. Это всего лишь царапина — пуля просто скользнула по виску.

— Но в вас выстрелили дважды, — заметил нотариус с профессиональной точностью.

— Что же стало со второй пулей? — поинтересовался Симон Прьер.

— Мне кажется, она попала вам в грудь, — подхватил возница.

— Мы даже видели, как вы пошатнулись, — добавили оба торговца сардинами.

После заявления, что даме не грозит опасность, юноша, казалось, вновь обрел присущее ему добродушие.

— Да, — весело подтвердил он, — мошенник хорошо прицелился. Пуля ударила меня под ребра, но расплющилась о кожаный пояс, скрывающий надежно, как в банке, мое маленькое состояние в пятьсот ливров. Если бы это были бумажные деньги, пуля, наверняка, продырявила бы их, и мой желудок дал бы течь, что, по-видимому, помешало бы нормальному пищеварению. А так я отделался ушибом, хотя удар был довольно сильный.

— Поздравляю вас со спасением, — искренне произнес пожилой дворянин. — Вы поместили деньги в такое место, где они сослужили вам хорошую службу! Я знал только одного человека, способного устоять на ногах при таком ударе. Мне бы хотелось узнать все о случившемся, — продолжал он, взглянув на большие старомодные часы, украшенные бриллиантами, — но время не ждет, а наша пациентка, кажется, все еще требует внимания. Кстати, это ваша сестра? Или вы имеете счастье назвать ее невестой?

— Я познакомился с ней, путешествуя в ее обществе последние двадцать четыре часа.

— Вам известно, куда она едет?

— Думаю, в Париж, как и все мы.

— Среди присутствующих здесь есть ее родственники?

Окружающие отрицательно покачали головами.

— В таком случае, — заявил шевалье, — я предлагаю доставить мадемуазель в безопасности к месту назначения.

— Вы хотите забрать ее? — воскликнул Жоэль.

— О, — улыбаясь ответил хозяин Базена, — только до цели путешествия. Где вы будете менять лошадей в Сомюре? — спросил он у Пакдрю.

— В гостинице «Золотая цапля» на улице Сен-Жан, где путешественники остановятся передохнуть.

— За сколько времени можно туда добраться?

— По крайней мере, за час.

— Ну, вы найдете там свою попутчицу, доставленную в моей карете, примерно за час до вашего прибытия. Это время понадобится ей, чтобы отдохнуть и принять помощь служанок, которая может потребоваться даме в подобном состоянии.

Кучер поклонился, словно говоря: «Как будет угодно вашей милости».

Д'Эрбле махнул рукой слугам, приказывая внести девушку в его карету.

— Усадите ее на мое место, — сказал он. — Я сяду рядом с Базеном на переднее сиденье.

Когда два лакея направились к мадемуазель дю Трамбле, чтобы выполнить распоряжение, Жоэль шагнул вперед, встав между ними и девушкой, все еще лежащей без чувств на мантии.

— Но… — неуверенно начал он.

Пожилой дворянин устремил на него такой надменный взгляд, что молодой человек умолк, не в силах продолжать свой протест.

— Мой юный друг, — спокойно произнес шевалье, — надеюсь, мне не придется спрашивать, по какому праву вы намерены воспрепятствовать этому акту милосердия?

Пристыженный Жоэль опустил голову.

— Не нужно оправданий! — продолжал шевалье д'Эрбле, покуда лакеи вносили Аврору в карету. — Я принимаю в качестве извинения сожаление, написанное на вашем лице, и искренне прощаю сомнение в том, что дама будет в полной безопасности под моей опекой.

Примерно полчаса спустя карета шевалье остановилась у гостиницы «Золотая цапля» в Сомюре.

Топот лошадей, тяжело дышащих, с вздымающимися, покрытыми пеной боками, звяканье колокольчиков на их шеях, щелканье кнутов форейторов и крики спешившихся лакеев «Эй, кто-нибудь!» побудили хозяина, мэтра Эрмлена, его жену, двух дочерей и всех домочадцев выбежать навстречу путешественнику, чье прибытие было столь шумным и великолепным.

— Мне нужен хозяин, — потребовал из кареты шевалье д'Эрбле.