распространенное у французов и самое страшное для врага.

После трех часов кровопролитной битвы нападающие выпустили из рук оружие: Трани был взят. Собрался военный совет. Бруссье склонялся к милосердию. Все еще обнаженный, покрытый пылью, с пятнами своей и чужой крови, с погнутой и зазубренной саблей в руке, Этторе Карафа, как второй Бренн, бросил на весы свое решение, и оно снова перетянуло. Его решение было: смерть и огонь. Все защитники города были заколоты, город разрушен и превращен в пепел.

Французские войска оставили Трани, когда дым еще стелился над развалинами. Граф ди Руво, как судия, несущий кару Божью, ушел вместе с ними и с ними же избороздил всю Апулию, оставляя за собой руины и опустошение. То же самое на другом конце Южной Италии делали тогда солдаты Руффо. Когда жители умоляли пощадить восставшие города, Карафа отвечал: «Пощадил ли я Андрию, мой собственный город?» Когда они просили оставить им жизнь, он показывал на свои свежие раны — из них еще текла кровь — и, вселяя ужас, вопрошал: «Щадил ли я собственную жизнь?»

Но в то самое время, когда в Неаполь пришла весть о тройной победе Дюгема, Бруссье и Карафы, узнали о поражении Скипани.

Мы говорили, что тогда же, когда Этторе Карафа был послан против Де Чезари, Скипани направили против кардинала.

Скипани был назначен на высокий пост командующего корпусом отнюдь не за воинские таланты (он рано поступил на военную службу, однако в сражениях никогда не участвовал), а благодаря его хорошо известному патриотизму и несомненному мужеству. Мы видели, как храбро действовал Скипани-заговорщик, которому угрожали сбиры Каролины. Однако доблесть гражданина, мужество патриота не самые главные качества на поле боя, и военный гений Дюмурье важнее несгибаемой честности Роланда.

Мантонне настойчиво советовал ему не затевать сражений, удовлетвориться охраной проходов через ущелья Базиликаты, подобно тому, как Леонид охранял Фермопилы, и тем самым остановить продвижение Руффо и санфедистов.

Скипани, полный воодушевления и надежды, прошел через Салерно и многие другие дружественные города, над которыми развевалось знамя Республики.

При виде этого знамени сердце Скипани билось от радости. Но однажды они подошли к селению Кастеллуччо, где на колокольне висел королевский флаг.

Белый цвет произвел на Скипани то же действие, какое красный цвет производит на быка.

Вместо того чтобы, не обращая внимания, пройти мимо и продолжать свой путь в Калабрию, вместо того чтобы отрезать санфедистам путь через ущелья, соединяющие Козенцу с Кастровиллари, как это ему рекомендовали столь настойчиво, Скипани дал волю гневу и пожелал наказать Кастеллуччо за дерзость.

К несчастью, Кастеллуччо, жалкое селение с населением всего лишь в несколько тысяч человек, защищалось двумя силами: явной и скрытой.

Силой первой было ее местоположение. Силой второй был ее капитан или, вернее, судебный пристав Шьярна. Он, один из тех людей, чья странная слава позднее сравнялась со славой Пронио, Маммоне, Фра Дьяволо, был в ту пору еще никому не известен.

Он занимал, как мы сказали, одну из низших должностей суда в Салерно. После того как произошла революция и была объявлена Республика, он с жаром принял новые принципы и попросил, чтобы его перевели в жандармерию.

Он, вероятно, думал, будто от судебного пристава до жандарма рукой подать и что ему для этого стоит сделать лишь один шаг.

Но на его просьбу ему не слишком осторожно ответили: «В рядах республиканцев нет места сбирам».

Быть может, и республиканцы полагали, что от судебного пристава до сбира тоже рукой подать.

Не сумев предложить свою саблю Мантонне, он предложил свой кинжал Фердинанду.

Король был менее щепетилен, чем Республика: он брал все, что шло ему в руки, ничем не брезгуя; по его мнению, он приобретал тем больше, чем меньше было терять этим его защитникам.

Итак, судьбе было угодно, чтобы Шьярпа оказался командиром небольшого отряда санфедистов, занявших Кастеллуччо.

Скипани мог без страха оставить Кастеллуччо позади себя: опасности, что контрреволюция, замкнувшаяся в одной деревне, выйдет за ее пределы, не существовало, коль скоро все окрестные селения были настроены патриотически.

Можно было обречь Кастеллуччо на голод и этим заставить ее сдаться. Было легко блокировать деревню, имевшую провизии только на три-четыре дня и враждовавшую с соседними деревнями.

Кроме того, во время блокады не составило бы труда перевезти артиллерию на холм, возвышающийся над деревней, и оттуда несколькими залпами принудить ее к сдаче.

К несчастью, жители Рокки и Альбанетты давали эти советы человеку, неспособному их понять.

Скипани был неким калабрийским Анрио: исполненный веры в себя, он думал, что сошел бы с пьедестала, на который его вознесла Республика, если бы следовал плану, исходящему не от него самого.

Он мог, кроме того, принять предложение жителей Кастеллуччо, заявивших о своей готовности присоединиться к Республике и поднять трехцветное знамя, только бы Скипани избавил их от позора, отказавшись от мысли пройти как победитель через их селение.

Наконец, можно было бы договориться с Шьярпа, покладистым человеком, предлагавшим присоединить свои войска к республиканским, лишь бы ему заплатили за это сумму, равную той, какую он терял, изменяя делу Бурбонов.

Но Скипани ответил: «Я пришел чтобы воевать, а не торговаться; я не купец, а солдат».

Зная характер Скипани, уже известный читателю, можно догадаться, что его план завладеть Кастеллуччо был вскоре приведен в исполнение.

Он приказал взобраться по тропинкам на холм, откуда вел путь в долину, где была расположена деревня.

Жители Кастеллуччо собрались в церкви, ожидая ответа на свои предложения.

Им принесли отказ Скипани.

В решениях, которые принимают люди, много значат местные обстоятельства.

Простые крестьяне, веря, что защита интересов Фердинанда действительно дело Божье, собрались в церкви для того, чтобы получить там наставление Господа.

Отказ Скипани жестоко оскорбил их веру в Бога и короля.

Среди смятения, последовавшего за полученным известием, Шьярпа взобрался на кафедру и попросил слова.

О его переговорах с республиканцами никто не знал: в глазах жителей Кастеллуччо Шьярпа оставался честным человеком.

Тишина воцарилась как по волшебству, и ему тотчас же дали слово.

Тогда он возвысил свой голос, и звук его разнесся под гулкими сводами церкви:

— Братья! Теперь перед вами только два пути: или бежать как трусы, или сражаться как герои. В первом случае я покину селение вместе с моими людьми и найду убежище в горах, а вас оставлю здесь защищать ваших жен и детей. Во втором случае я стану во главе войска и с помощью Бога, который нас слышит и видит, поведу вас к победе. Выбирайте!

В ответ на эту речь, столь простую и поэтому понятную тем, к кому он обращался, раздался единый крик:

— Война!

Кюре, стоя пред алтарем в своем священническом облачении, благословил оружие и всех, кто шел сражаться.

Шьярпа был единодушно провозглашен главнокомандующим, и ему предоставили заботу составить план сражения. Жители Кастеллуччо отдали свои жилища под его защиту и свои жизни в его распоряжение.

Наступила решающая минута. Республиканцы были всего лишь в сотне шагов от первых домов: они подошли к деревне задыхающиеся, изнеможенные, поскольку двигались ускоренным маршем, а дорога круто