они нас не ждут!

Дюгем и Монье перестроили свои каре в атакующие колонны, егеря вскочили на коней, и все пришло в неудержимое движение. К рассвету гусары Сальвато, егеря Тьебо и штыки Дюгема и Монье превратили войска лаццарони в груду трупов, на которой встретились и обнялись солдаты двух французских армий с возгласами «Да здравствует Республика!»

Шампионне и Сальвато быстро обменялись короткими фразами. Сальвато, как всегда, прибыл вовремя и возвестил о своем появлении громовым ударом.

Со своими шестьюстами солдатами он должен был стать подкреплением Матьё Морису и Бруссье. Если рана Матьё Мориса окажется серьезнее, чем предполагают, или если этот генерал, без конца рискующий, ибо он всегда на линии огня, получит новую рану, Сальвато примет командование.

Он передаст генералу Матьё Морису приказ атаковать мост Магдалины на рассвете. Этот мост находится под защитой домов с бойницами на улице Марина и в предместье Сан Лорето; за ним как оплот обороны высится форт дель Кармине, защищаемый шестью пушками, батальоном албанцев и тысячами лаццарони, к которым присоединилась тысяча солдат, вернувшихся из Ливорно.

К трем часам ночи разбудили Шампионне — он спал, закутавшись в плащ. Адъютант Келлермана только что сообщил ему последние вести о ночной экспедиции к замку Сант'Эльмо.

Под покровом темноты Этторе Карафа со своим отрядом прошел холмистую местность между Каподимонте и замком Сант'Эльмо. Помимо трудностей продвижения из-за резких неровностей почвы, он должен был в течение четырех часов, пока длился поход, вести непрерывную, часто неравную и всегда кровопролитную борьбу. Ему надлежало преодолеть одну за другой пять тысяч засад и сверх того пересечь восставший квартал Неаполя.

Приблизившись под огнем крепости Сант'Эльмо, которая поддерживала его как могла, стреляя холостыми зарядами из страха ошибиться и вместо врагов поразить друзей, Этторе Карафа не стал делить людей на два отряда, а собрал все силы воедино и в ту минуту, когда думали, что он двинет их на крепость Сант'Эльмо, бросил отряд в атаку на монастырь святого Мартина. Лаццарони, никак не ожидавшие здесь нападения, пытались защищаться, но тщетно. Патриоты, жаждавшие показать французам, что они никому не уступают в мужестве, бросились впереди колонны и с криками «Да здравствует Республика!» первыми ворвались в монастырь. Не прошло и десяти минут, как лаццарони были оттуда выбиты и французы закрыли за собой монастырские ворота.

Сто республиканцев, как было условлено, остались в монастыре; другие двести по откосу Петрайо поднялись к крепости, ворота которой открылись перед ними не просто как перед союзниками, но еще и как перед освободителями.

Николино просил передать Шампионне его просьбу: разрешить ему завтра, с первыми лучами солнца, дать выстрелом из пушки сигнал к началу сражения.

Эта честь была ему предоставлена, и генерал послал своего адъютанта ко всем командирам частей уведомить их, что сигналом к атаке будет пушечный залп, данный неаполитанскими патриотами с высоты форта Сант'Эльмо.

Ровно в шесть утра огненная стрела прочертила след в сумеречном небе над темной громадой замка Сант'Эльмо и раздался пушечный залп: сигнал был подан.

Ему ответили трубы и барабаны французов, и по всем улицам Неаполя, на высотах, где за ночь генерал Эбле установил пушки, грянул общий орудийный залп.

По этому сигналу французы начали атаку с трех направлений.

Келлерман, командующий правым флангом, соединился с Дюфрессом и атаковал город через Каподимонте и Каподикино. Двойная атака должна была образовать клещи, которые сомкнутся у ворот Святого Януария на улице Фориа.

Генерал Шампионне принял решение, как он сказал накануне, пробиться через Капуанские ворота, перед которыми Тьебо был возведен в чин бригадного генерала, и войти в город через улицу Трибунали и Сан Джованни а Карбонара.

Наконец, Сальвато, Матьё Морису и Бруссье предстояло, как мы уже говорили, форсировать мост Магдалины и захватить замок дель Кармине, через площадь Старого рынка подняться до улицы Трибунали, а в другом направлении, следуя берегом моря, достичь Мола.

Лаццарони, которые должны были защищать Неаполь со стороны Каподимонте и Каподикино, находились под командованием Фра Пачифико; у защитников Капуанских ворот командиром был наш друг Микеле-дурачок; наконец, тех, кто оборонял мост Магдалины и форт дель Кармине, возглавлял его приятель Пальюкелла.

В такого рода сражениях, когда взять город означает брать приступом один за другим каждый дом, восставшее население представляет совсем особую и отнюдь не меньшую опасность, чем регулярное войско. Регулярное войско сражается механически, хладнокровно, «по возможности с наименьшими потерями» 10, тогда как в бою, подобном тому, какой мы сейчас попытаемся описать, восставшее население заменяет стратегические расчеты, которые легко предвидеть, а значит, предотвратить, яростным взрывом страстей, исступленным упорством и хитростью изобретательных одиночек.

Итак, это уже не просто сражение, это схватка не на жизнь, а на смерть, резня, бойня, кровавый ад, в котором нападающие вынуждены противопоставить ярости отчаяния своих противников упорство мужества. В этих особых обстоятельствах, когда десять тысяч французов столкнулись лицом к лицу с населением в пятьсот тысяч душ, а их фланги и тылы находились под угрозой одновременного восстания в Абруцци, Капитанате и Терра ди Лаворо, когда на помощь поднявшемуся народу могла вернуться морем армия, еще способная возродиться из разбитых частей и возрасти вчетверо, дело шло о победе уже не ради чести, а во имя спасения жизни. Цезарь говорил: «Во всех сражениях, которые я вел, я бился за победу, при Мунде я сражался за жизнь».

В Неаполе Шампионне мог повторить слова Цезаря: он должен был сражаться, чтобы не умереть, победить, как Цезарь победил при Мунде.

Солдаты знали это: от взятия Неаполя зависело спасение армии. Французское знамя должно было развеваться над Неаполем, пусть даже над кучей пепла.

В каждой роте есть два человека, несущие запальные факелы для артиллерии. Когда бессильны пушки, топор и штык, огонь, как в непроходимых лесах Америки, должен открыть дорогу в непроходимом лабиринте улиц и переулков.

Почти в одно и то же время, то есть около семи утра, Келлерман вошел, предшествуемый своими драгунами, в предместье Каподимонте; Дюфресс во главе гренадеров — в предместье Каподикино; Шампионне пробился через Капуанские ворота, а Сальвато с трехцветным знаменем Итальянской республики в руках — синим, желтым и красным — форсировал мост Магдалины и видел, как пушка из форта дель Кармине косила вокруг первые ряды его солдат.

Проследить эти три атаки во всех подробностях невозможно. Впрочем, подробности были везде одни и те же. В нескольких кварталах, там, где французы пытались проложить себе дорогу, они встретили одинаковое сопротивление — яростное, неслыханное: люди стояли насмерть. Не было ни одного окна, ни одного балкона или подвальной отдушины, которые не имели бы своих защитников и не извергали бы огонь и смерть. Французы, со своей стороны, шли, продвигая вперед артиллерию, предшествуемые градом картечи; они врывались в дома, круша все на своем пути, проходя дом за домом и оставляя на своих флангах и в тылу пожарища. Таким образом, дома, которые они не могли взять, предавались огню. Тогда из глубины огнедышащего кратера, откуда подымались языки пламени и дым, сгущавшийся над городом, как погребальная пелена, вырывались предсмертные стоны и проклятия несчастных, сжигаемых заживо. Улицы представляли собой огненный свод, под которым тек поток крови. Обладатели грозной артиллерии, лаццарони защищали каждую площадь, каждую улицу, каждый перекресток с умом и мужеством, которых нельзя было ожидать от солдат регулярной армии. То оттесняемые, то наступающие, попеременно то побеждающие, то побежденные, они находили убежища в знакомых переулках, не переставая сражаться, и снова переходили в наступление с энергией отчаяния и упорством фанатизма.

Французские солдаты, не менее яростные в атаке, чем их противники в обороне, преследовали лаццарони среди пламени, которое, казалось, должно было пожрать их, между тем как они, подобные