умрем!

Она разрыдалась.

— Послушай, — сказал Сальвато. — Нам вовсе не обязательно задерживаться во Франции, я последую за тобой куда ты захочешь.

— А твое офицерское звание? Твое будущее?

— Жертва за жертву, любимая. Повторяю, если ты хочешь бежать на край света от воспоминаний, которые ты здесь оставляешь, я пойду с тобой на край света. Зная тебя, мой чистый ангел, я молю Бога, чтобы мое присутствие и вечная моя любовь помогли тебе все забыть.

— Но я не уеду тайком как женщина неблагодарная, не сбегу как неверная жена; я напишу ему, я все ему расскажу. Настанет день, когда его великое, прекрасное, возвышенное сердце меня простит и лишь в тот день, когда он отпустит мой грех, я прощу себе сама.

Сальвато разжал объятия, приблизился к столу, приготовил бумагу, перо и чернила, потом вернулся к Луизе и поцеловал ее в лоб.

— Оставляю тебя в одиночестве, святая грешница, — промолвил он. — Исповедуйся Богу нему. Та, кого Иисус Христос укрыл своим плащом, была достойна прощения не более, чем ты.

— Ты покидаешь меня! — воскликнула молодая женщина, почти испуганная тем, что ей предстоит остаться одной.

— Надо, чтобы слова твои во всей чистоте текли из твоей целомудренной души в его преданное сердце; мое присутствие замутит прозрачный кристалл. Мы встретимся через полчаса и никогда больше не станем разлучаться.

Луиза потянулась к нему, он запечатлел на ее лбу поцелуй и вышел.

Тогда она поднялась, прошла по комнате и села к столу.

Все движения ее были исполнены медлительности, какая овладевает нами в высшие моменты нашей жизни; ее неподвижный взор, казалось, пытался различить во мраке будущего то место, на которое обрушится удар, измерить, сколь глубоко вонзится меч страдания.

Грустная улыбка пробежала по ее губам, и, покачав головой, она прошептала:

— Бедный друг! Как тебе будет больно… — И добавила еще тише, почти неслышно: — Но не более, чем мне.

Она взяла перо, оперлась щекой на левую руку и стала писать.

«Возлюбленный отец мой! Милосердный друг!

Зачем Вы покинули меня, когда я хотела следовать за Вами ? Почему не вернулись, когда буря уносила Вас в море, а я кричала Вам с берега: «Вы не знаете, что я его люблю!»

Тогда еще было не поздно, я уехала бы с Вами, я была бы спасена!

Но Вы покинули меня, и я погибла.

Такова была воля рока.

Не хочу оправдываться, не хочу напоминать Вам слова, которые Вы, протянув руку к распятию, произнесли у смертного одра князя Караманико, когда он настаивал и я сама настаивала, чтобы я стала Вам супругой. Нет, для меня не существует оправданий, но я знаю Ваше сердце. Милосердие вовеки пребудет более великим, чем грех.

Преследуемая тем же роком, я пала во мнении людей и в отношении политическом и ныне покидаю Неаполь, разделяя судьбу несчастных изгнанников; среди них, о добрый мой судия, нет никого несчастнее меня; я еду во Францию.

Последние минуты перед моим изгнанием принадлежат Вам, так же как Вам будут принадлежать последние часы моей жизни. Оставляя родину, я думаю о Вас; о Вас я буду думать, покидая этот мир.

Объясните необъяснимую загадку: сердце мое не устояло, душа осталась чистой; Вы и поныне обладаете лучшей частью моего существа.

Слушайте, друг мой! Слушайте, отец!

Я бегу от Вас не столько из любви к человеку, за кем я следую, сколько оттого, что мне стыдно взглянуть Вам в глаза. За него я готова отдать свою земную жизнь, за Вас я отдала бы спасение в мире ином. Куда ни забросит меня судьба, Вы будете знать об этом. Если Вам потребуется моя преданность, позовите меня: я вернусь, чтобы упасть к Вашим ногам.

А теперь позвольте мне просить Вас за невинное создание, которое не только не знает, что обязано своей жизнью греху, но и вообще еще не знает, что живет. Оно может оказаться на земле в полном одиночестве. Его отец солдат, он может быть убит; его мать в отчаянии, она может умереть. Обещайте мне что, пока Вы живы, мое дитя не будет сиротой.

Я не увожу с собой ни одного дуката из денег, помещенных в банке Беккеров. Надо ли Вам говорить, что я совершенно невиновна в их смерти и перенесла бы любые пытки, но не вымолвила бы ни слова им во вред! Из этих денег, в случае моей смерти, отдайте сколько сочтете нужным ребенку, которого я Вам завещаю.

После того как я высказала все это, можете поверить, обожаемый отец мой, я сказала все, и больше говорить мне нечего. Душа моя переполнена, голова раскалывается. Я пишу Вам, а мне кажется, будто я вижу Вас снова, и я заново переживаю в сердце своем те восемнадцать лет, на протяжении которых Вы проявили ко мне такую доброту, я простираю к Вам руки как к Господу Богу, коему поклоняются, чьи заветы попирают, но все же стремятся к нему всей душой. О, зачем Вы не здесь, а за двести льё от меня! Я чувствую, что бросилась бы к Вам, припала бы к Вашему сердцу, и ничто не могло бы меня оторвать от него.

Но что бы ни творил Господь, он творит ко благу нашему. В глазах людей я теперь не только неблагодарная жена, но еще и мятежная подданная, и мне надо расплачиваться сразу и за то, что загублено Ваше счастье, и за то, что поставлена под сомнение Ваша верность королю. Мой отъезд послужит Вам оправданием, мое бегство Вас обелит, и Вам следует сказать: «Нечего удивляться, что, изменив мужу, она изменила и своему монарху «.

Прощайте, друг мой, прощайте, отец! Если Вам захочется представить себе мои страдания, вспомните, сколько выстрадали Вы сами. Вы испытываете лишь боль, и угрызения совести.

Прощайте, если Вы хотите меня забыть и я Вам не нужна!

Но если когда-либо я Вам понадоблюсь — до свидания!

Ваша преступная, но никогда не теряющая веры в Ваше милосердие дочь

Луиза».

Когда Луиза дописывала последнюю строку, вошел Сальвато. Заслышав его шаги, она обернулась и протянула ему письмо; но он заметил, что бумага залита слезами, и, поняв, как тяжело ей будет, если он станет читать, отвел ее руку. Она оценила эту деликатность.

— Спасибо, мой друг, — сказала она.

Затем она сложила письмо, запечатала и надписала адрес.

— А теперь подумаем, как переслать это письмо кавалеру Сан Феличе. Ведь вы понимаете, не правда ли, надо, чтобы он получил его.

— Очень просто, — отозвался Сальвато. — У коменданта Массы есть пропуск. Я одолжу у него этот пропуск и сам отнесу письмо к кардиналу с просьбой переправить его в Палермо, причем объясню, насколько важно, чтобы оно достигло цели.

Присутствие Сальвато было необходимо Луизе как воздух. Пока он был рядом, его голос отгонял осаждавшие ее призраки. Но, по ее же словам, крайне важно было, чтобы письмо дошло до кавалера.

Сальвато вскочил в седло. Помимо пропуска, Масса послал с ним человека, который нес перед ним белый флаг, так что Сальвато без всяких происшествий добрался до лагеря кардинала.

Руффо еще не ложился. Он велел просить Сальвато, едва узнал имя посетителя.

Кардиналу оно было известно, он знал, какие чудеса отваги совершал молодой человек во время осады Неаполя. Руффо сам был смелым человеком и уважал храбрецов.

Объяснив причину своего посещения, Сальвато добавил, что желал явиться лично не только заботясь о сохранности письма, но и ради того, чтобы познакомиться с необыкновенным человеком, свершившим дело восстановления монархии. Хотя сам он почитает реставрацию злом, все же не может не признать, что в роли победителя кардинал проявил умеренность и предложил великодушные условия мира.