Эти выстрелы, отдававшиеся эхом в Кастель Нуово, пробуждали угрызения совести в груди Сальвато; внутренний голос шептал ему, что у него есть дела поважнее, чем объясняться в любви своей подруге, когда город отдан во власть разнузданной и безжалостной черни.

К тому же на душе у него лежала тяжким грузом мысль, что он целых два часа был игрушкой в руках трех десятков лаццарони и до сих пор не смыл этого оскорбления.

Но вот вернулся Микеле. Его появление послужило для Сальвато предлогом, чтобы выйти из комнаты Луизы.

Микеле явился доложить, что сам видел, как лодка с Палькжеллой за рулем вышла в море.

— А теперь скажи, знаешь ли ты, где расположился биваком Николино со своими гусарами? — спросил Сальвато.

— У Иммаколателлы, — отвечал Микеле.

— Где твои люди?

— Внизу. Я велел накормить их и напоить. Я неверно поступил?

— Напротив, они вполне заслужили свой обед. Но скажи, захотят ли они снова пойти с тобой?

— Я думаю, они захотят спуститься со мною в ад или подняться на луну, но при условии, что вы скажете им ободряющее словечко.

— Ну, за этим дело не станет. Пойдем!

Молодые люди вошли в нижнюю залу, где пили и ели лаццарони.

При виде своего начальника и Сальвато они дружно закричали:

— Да здравствует Микеле! Да здравствует генерал Сальвато!

— Друзья мои, — обратился к ним Сальвато. — Если собрать вас вместе всех до единого, сколько вас получится?

— Человек шестьсот-семьсот, не меньше.

— А где находятся ваши товарищи?

— Ну-у, откуда мы знаем… — ответили двое из лаццарони, кривя губы.

— Так, значит, невозможно собрать всех ваших товарищей?

— Не то, что невозможно, но трудно.

— А если за каждого человека, которого вы приведете к месту сбора, я дам по два карлино, дело покажется вам все таким же сложным?

— Нет, это бы сильно помогло!

— Ну, так вот вам для начала по два дуката на душу: это значит, каждому за десять товарищей. Вы получили деньги вперед за триста человек.

— В час добрый! Вот это разговор! За ваше здоровье, генерал!

На минуту настала тишина: каждый осушал свой стакан. Затем они разом воскликнули:

— Приказывайте, генерал!

— Слушай меня внимательно, Микеле, и проследи, чтобы все было сделано в точности так, как я скажу.

— Будьте покойны, генерал, я не упущу ни слова.

— Пусть каждый из твоих людей, — начал Сальвато, — соберет как можно больше товарищей и возглавит составленный из них отряд. Место общего сбора — улица Пендино. Когда вы все соберетесь, пересчитайте присутствующих; если вас окажется четыреста, разделитесь на четыре отряда, если окажется шестьсот, разделитесь на шесть отрядов. На неаполитанских улицах сто человек могут сопротивляться кому угодно, а если это люди решительные, то и победить кого угодно. Когда часы на Кастель Капуано пробьют одиннадцать, выступайте, идите по улице Толедо и сокрушайте все, что встретится по пути; дайте знать, где вы находитесь, ружейными выстрелами. Как вы считаете, это не слишком трудная задача?

— Нет, это очень просто. Можно идти?

— Погодите. Нужны трое добровольцев. Три человека выступили из рядов.

— Вам троим дается одно и то же поручение.

— Зачем же три человека там, где довольно одного?

— Затем, что двое из троих могут быть схвачены или убиты.

— Верно, — согласились лаццарони: твердая и лаконичная речь молодого человека прибавила им смелости.

— Вы трое должны любым способом, по каким угодно дорогам пробраться в монастырь святого Мартина. Там сейчас находятся шесть или семь сотен патриотов, тех самых, кого Межан не пустил в замок Сант'Эльмо. Скажите им, пусть дожидаются одиннадцати часов.

— Мы им это скажем.

— Как только они услышат ваши ружейные выстрелы, пусть спустятся в город — сопротивления они не встретят, бандиты скопились в других кварталах — и займут все переулки, по которым теснимые нашими товарищами санфедисты будут пытаться бежать в верхнюю часть Неаполя. На улице Толедо они окажутся меж двух огней. Остальное — моя забота.

— Если так, стало быть, нам не о чем беспокоиться.

— Ты хорошо меня понял, Микеле?

— Еще бы!

— А вы все поняли меня?

— Прекрасно поняли.

— Тогда за дело!

Ворота отворили, опустили подъемный мост. Три добровольца направились вверх по улице Мола, чтобы пробраться к монастырю святого Мартина, остальные разбились на две группы: одна из них исчезла в глубине улицы Медина, другая — на улице Порто.

Сальвато в одиночку двинулся по дороге к Иммаколателле.

Микеле был прав: Николино со своими гусарами разбил лагерь между Иммаколателлой и малым портом, там, где в наши дни находится таможня.

Лагерь охраняли конные дозоры, выставленные со стороны улиц Пильеро, Нуова и Оливареса.

Часовые узнали Сальвато и пропустили его к Николино.

Николино лежал, растянувшись на мостовой, подложив под голову седло; рядом стоял кувшин и стакан с водой.

Таковы были ложе и ужин того самого сибарита, кто год тому назад не мог заснуть, если в постель к нему попадал смятый розовый лепесток, и у кого гончая ела с серебряного блюда.

Сальвато разбудил его; тот спросонья довольно сердито осведомился, в чем дело.

Молодой генерал назвал себя.

— Ах, любезный друг, — сказал Николино, — только вам я могу простить, что вы оторвали меня от такого упоительного сновидения. Вообразите, мне снилось, будто я прекрасный пастух Парис и только что отдал яблоко, будто я пью нектар и вкушаю амброзию в обществе богини Венеры, а она похожа как две капли воды на маркизу Сан Клементе. Если вы что-нибудь знаете о ней, расскажите поскорее.

— Я ничего не знаю. Откуда мне знать что-нибудь о маркизе?

— А почему бы и нет? Ведь было же у вас в кармане письмо от нее в тот день, когда вас пытались убить.

— Довольно шутить, друг мой, нам надо поговорить о серьезных делах.

— Я серьезен, как святой Януарий… Чего вам еще надо?

— Ничего. Найдется у вас для меня лошадь и сабля?

— Лошадь? Мой слуга должен сейчас находиться на берегу моря с моим конем и еще с одним запасным. Что до сабли, то среди моих людей имеется несколько раненых достаточно тяжело, чтобы не обидеться, если вы возьмете их оружие. А пистолеты, полностью заряженные, вы найдете в кобурах. Вы же знаете, что я ваш поставщик по части пистолетов. Если вы эти пустите в ход так же ловко, как прежние, я возражать не стану.

— Ну что ж, дружище, раз все улажено, я сяду верхом на одну из ваших лошадей, пристегну саблю одного из ваших людей, возьму половину ваших гусаров и двинусь вверх по улице Фориа, вы же тем временем подниметесь по площади Кастелло, а когда мы окажемся на обоих концах улицы Толедо и пробьет полночь, каждый начнет стрелять со своей стороны, и, бьюсь об заклад, дела у нас хватит.