— Принцесса! А когда вы собираетесь в Париж? — спросил Людовик.

— О! — вскричала Шант-Лила. — И зачем вам об этом беспокоиться?

— Как же мне не беспокоиться? У меня чистое белье кончилось!

— Что за мелочный человек! — возмутилась Шант-Лила. — Сами заедете за своим бельем.

— Шант-Лила! Не надо глупостей! Неделя была тяжелая, и все сорочки вышли. Не в кружевных же рубашках мне ходить по больным!

— Так заезжайте за своим бельем!

— Если дело только за этим, а в вашей карете, принцесса, найдется для меня местечко, я готов!

— Вы не шутите?

— Даю честное благородное слово, ваше высочество!

— Браво! Браво! Едем пить молоко на Ванврскую мельницу. Вы с нами, сеньор Рафаэль?

— Ты едешь, Петрус? Решайся: чем дольше безумство, тем оно приятнее!

— Черт побери! Я бы со всей душой… К сожалению, у меня назначен первый сеанс.

— Да отложи ты его к черту!

— Не могу, — возразил Петрус. — Я дал слово.

— Это свято, — хмыкнула Шант-Лила, — не то Форнарина даст Рафаэлю отставку. Идем, король пройдох!

Она протянула руку Людовику. Молодой врач, по-видимому, решил весело проститься с карнавалом. Он расплатился за себя и за Петруса, вихрем скатился с лестницы и сел в огромный мебельный фургон, на котором вся компания прикатила из Ванвра в Париж.

Петрус жил на Западной улице. Он простился с другом, пожелал ему приятно провести время и долго еще кричал в темноту, отвечая на удалявшиеся прощальные возгласы шумной компании.

— А куда, черт возьми, мы едем? — спросил некоторое время спустя Людовик. — Кажется, это дорога на Версаль, а не на Ванвр?

— Если бы Рафаэль нас не бросил, — отвечала Шант-Лила, — он бы вам сказал, ваше величество, что все дороги ведут в Рим.

— Что-то я не пойму… — в замешательстве проговорил Людовик.

— Взгляни на Нанетту, прелестную садовницу.

— И что же?

— Как она тебе?

— Прелестна!.. Что дальше?

— Она с нами поехала при том условии, что мы ее отвезем назад.

— Это почему?

— Но вам же сказали, — вмешалась графиня дю Батуар, — что у нее очень спешное письмо.

— Почему же она его не отдала перед тем, как ехать в Париж?

— Она встретила почтальона в конце деревни. Мы ее ждали между Ванвром и Ба-Мёдоном: она опоздала бы на целых полчаса!

— Ладно! Объяснение принимается.

— И потом, — сказала Шант-Лила, — письмо в пути двадцать шесть дней, оно ведь из колоний… Подумаешь! Часом раньше, часом позже…

— Никто от этого не умрет! — закончила графиня дю Батуар.

— Да если кому и вздумается умереть, разве нет среди нас доктора?.. А доктор-то спит!

— А? Что? Клянусь честью, да! — спохватился Людовик. — Дай-ка я сяду у тебя в ногах, принцесса, а голову положу тебе на колени. Будешь меня охранять!

— Ну и ну! — возмутилась девушка. — Если бы я знала, что этого господина взяли с собой для того, чтобы он спал, я бы его уложила на телегу с овощами: не все ли равно, где дрыхнуть!

— Ах, принцесса! — сквозь сон пробормотал Людовик. — Ты несправедлива: какая капуста, какой салат могут сравниться с твоими ножками!

— Бог мой, — сказала Шант-Лила тоном глубокого сострадания, — до чего же глупым становится умный человек, когда ему хочется спать!

Они проехали Бельвю, когда часы пробили пять. Мало-помалу звонкий смех стих, радостные крики смолкли. Холодное зимнее утро утихомирило участников маскарада; каждый мечтал поскорее добраться до своей постели.

Повозка остановилась у дома Коломбана и Кармелиты. Нанетта спрыгнула на землю, вытащила из кармана ключ и вошла.

— Отлично! — проговорила она, видя через отворенную в коридоре дверь, что в туалетной комнате Коломбана горит свет. — Молодой человек еще не спит, сейчас получит свое письмо.

— Прощайте все!

И она захлопнула за собой дверь.

Кто-то в ответ глухо буркнул ей сквозь сон из повозки, и экипаж покатил по направлению к Ванвру.

Но не проехал он и пятидесяти шагов, как оттуда, где они оставили Нанетту, раздались крики:

— На помощь! Помогите!.. Господин Людовик! Господин Людовик!

Повозка остановилась.

— Что случилось? — подскочил Людовик.

— Не знаю я ничего! Кто-то вас зовет, — промолвила Шант-Лила. — Кажется, голос Нанетты.

— Уж не случилось ли несчастья…

Людовик выпрыгнул из повозки и в самом деле увидел Нанетту: на ней лица не было.

— На помощь! На помощь! — кричала она.

Он побежал ей навстречу.

— Скорее, господин Людовик! Идемте скорее! Все идите! Они мертвы!

— Кто мертв? — спросил Людовик.

— Мадемуазель Кармелита и господин Коломбан!

— Коломбан? — вскричал Людовик. — Коломбан де Пангоэль?

— Да, господин Коломбан де Пангоэль и мадемуазель Кармелита Жерве. Бог мой! Какое несчастье! Такие молодые, такие красивые, такие любезные!

Людовик бросился к дому. Ворота были распахнуты. Одним прыжком он проскочил коридор и очутился у павильона.

Перед смертью Коломбан неплотно притворил окно в туалетной комнате. Нанетта, не дозвавшись хозяев, на свой страх и риск влезла в это окно, чтобы постучать в дверь спальни.

Видя, что ей не отвечают, она отворила дверь, но сейчас же попятилась и едва не упала навзничь.

Удушливый запах угарного газа ударил ей в голову, ее словно обволокло смертоносное облако.

Она все поняла и бросилась вдогонку за повозкой.

Ее крики были услышаны, и экипаж остановился; Людовик влез в окно, попытался проникнуть в спальню, но его тоже остановил удушливый запах.

Он повернулся к окну и вдохнул полной грудью.

В эту минуту подоспели остальные.

— Вышибайте окна и двери! — крикнул Людовик. — Побольше воздуху! Они угорели.

Попытались отворить ставни: они были заперты изнутри.

Несколькими ударами ног высадили дверь.

Но те, кто был впереди, вынуждены были отступить.

— Приготовьте уксус и соленую воду, разбудите аптекаря, если таковой найдется в деревне; возьмите у него английской соли и нашатыря. Нанетта, разожгите где-нибудь огонь и согрейте салфетки!

Как шахтер спускается в шахту, а матрос — под воду, так Людовик нырнул в комнату.

Веселый участник маскарада уступил место человеку науки: врач был готов пустить в ход все свои знания, все свое умение.

Людовик ощупью пробрался к окну: свеча погасла, камин и жаровня остыли.

Занавески мешали нащупать задвижку; Людовик обернул руку носовым платком и двумя ударами кулака выбил оба стекла.