отбрасываемый одним из костров, и Харруш узнал Аргаленку.

Подождав, пока старик приблизится к нему, лежавший на возвышении Харруш издал свист, подражая кобре.

Иллюзия была настолько полной, что многие малайцы, вздрогнув, оглянулись.

Харруш снова напустил на себя равнодушный вид, но Аргаленка услышал его; приблизившись, он в свою очередь узнал гебра и сел рядом с ним.

Рассказчик в это время начинал новую чудесную историю; этот момент был благоприятным для гебра: любопытство слушателей возобладало над осторожностью, и Аргаленку оставили сидеть рядом с ним.

– Приблизься ко мне, – обратился Харруш к старику, воспользовавшись малабарским диалектом. – И отвечай мне на языке, на каком говорят по берегам большой реки: эти собаки не поймут нас.

– Значит, настал твой последний час?

– Мой последний час! – презрительно ответил гебр. – Что ты называешь моим последним часом? Не тот ли, что отмечает мой переход в иную форму, которая будет, возможно, лучше, чем эта? Бог создал наши тела такими же бессмертными, как заключенные в них души; Ормузд не пожелал, чтобы самый сильный из людей мог уничтожить травинку; чего же бояться мне этих?

– Но этот костер?..

– Этот костер превратит Харруша в горстку пепла; но глаз Ормузда взирает на пепел так же, как на великолепие султана.

– Гебр, – взволнованно произнес Аргаленка. – Два раза ты помог мне; если я могу сделать что-то для тебя, скажи. Хотя у нас с тобой разная вера, я исполню все предписания религии Зенда, которую ты исповедуешь.

– Оставь эти пустые обычаи женщинам, детям и жрецам. Бог не нуждается в помощи людей, чтобы узнавать избранных. Ты можешь сделать для меня больше, старик; ты можешь помочь мне заснуть спокойным и веселым; ты можешь сделать так, что я покину этот мир с безразличием путника, выходящего из караван-сарая, где нашел временное пристанище.

– Чего ты хочешь? Скажи.

– Слушай, – продолжал Харруш; глаза его сверкали в темноте, и, как ни старался он сдержаться, голос его стал взволнованным и дрожащим. – Слушай! Главарь пиратов считает, что я у него в руках, но, если ты захочешь, он окажется в руках у меня; если же ты согласишься взять на себя мою месть, то не только от этих проклятых псов, воющих вокруг нас, завтра останутся косточки и их выбелит морской ветер, потому что белые люди, которых я предупредил, истребят их всех до одного, – но еще и сам Нунгал понесет наказание за свои злодейства.

– Харруш, – отвечал буддист. – Вот уже в третий раз ты искушаешь меня, и сегодня, как и на дороге в большом городе, как и во дворце Цермая, ты увидишь, что я верен законам Будды.

– Но ведь я сказал тебе, что тот, кого должно настичь возмездие, – бакасахам, один из тех нечистых духов, что соблазняют людей, поощряют их пороки и добиваются своего бессмертия, сея кругом себя отчаяние и стыд?

– Ты сказал мне это.

– Знал ли ты, что тот, кого сегодня называют Нунгалом, недавно был доктором Базилиусом? Знаешь ли, что это он похитил твою дочь? Знаешь, что он продал ее Цермаю?

Буддист встал; все его тело сотрясала судорожная дрожь.

– Что ты собираешься делать? – спросил Харруш.

– Гебр, – глухо произнес Аргаленка. – Оставив за собой правосудие, Будда сделал одно исключение для отцов; на лице того, кто дал жизнь, лежит отсвет лика Создателя; подобно ему, он должен судить и наказывать.

Харруш с жалостью смотрел на него. Но когда старик поднес руки к лицу, Харруш заметил на рукавах его платья большие темные влажные пятна.

– Буддист, – сказал он. – У тебя кровь на саронге. Услышав это, Аргаленка словно проснулся; его глаза расширились и обвели все кругом блуждающим взглядом; казалось, мертвец вышел из своей гробницы.

Внезапно взгляд его упал на кинжал, который он выронил, приближаясь к Харрушу; Аргаленка испустил страшный вопль, закрыл лицо руками и бросился бежать с криком:

– Я убил свое дитя! Я убил свое дитя!

Бегство и крики буддиста привлекли внимание малайцев; они с шумом вскочили и устремились к пленнику.

Но он уже успел, извиваясь по-змеиному, скользнуть к кинжалу, указанному ему взглядом Аргаленки, и улечься на оружие, которое могло дать ему не только свободу.

– Что ты сделал с этим стариком? – спросил один из малайцев у Харруша, сопроводив свой вопрос пинком, пока другие пираты внимательно осматривали его путы.

– Я попытался подражать вашему рассказчику; только у меня получилось лучше, чем у него, потому что моя история наполнила ужасом душу старика, а тот, кого слушаете вы, заставляет вас только зевать.

– Значит, и ты в свою очередь должен показать нам свое умение, – произнес рассказчик, несколько уязвленный в своем самолюбии импровизатора.

– Я только этого и хочу, но что взамен я получу от вас?

– Скажи, чего ты хочешь.

– Чтобы вы приблизили час моей смерти. Костер готов, и я тоже; едва история, которую я собираюсь рассказать вам, будет закончена, ведите меня на казнь, потому что ожидание страшнее пытки.