В начале марта 1841 года я путешествовал по Корсике.

Нет ничего прекраснее и удобнее, чем путешествовать по Корсике: вы садитесь на судно в Тулоне и через двадцать часов вы — в Айяччо или через двадцать четыре — в Бастиа.

Там вы покупаете или нанимаете лошадь. С ночлегом и того проще: путешественник приезжает в деревню, проезжает вдоль всей главной улицы, выбирает подходящий дом и стучит в дверь. Через минуту на пороге появляется хозяин или хозяйка, приглашает путешественника войти, предлагает разделить с ним его ужин, целиком распоряжаться его кроватью, если другой там нет. На следующий день он провожает гостя до самой двери и благодарит за оказанное ему предпочтение.

О каком-либо вознаграждении не может быть и речи: хозяин выглядит оскорбленным при одном упоминании об этом. Если в доме прислуживает молодая девушка, ей можно предложить какой-нибудь шейный платок, с помощью которого она соорудит себе живописную прическу, когда пойдет на праздник Кальви или Корта. Если прислуга — мужчина, он с радостью примет кинжал или нож, которым он при встрече сможет убить своего врага.

Но при этом следует заранее осведомиться, не приходятся ли слуги, а это иногда случается, родственниками хозяину. Они ему помогают вести хозяйство, за что получают пищу, жилье и один или два пиастра в месяц.

И не верьте, что хозяева, которым прислуживают их внучатые племянники или кузены в седьмом колене, будут из-за этого хуже обслужены. Нет, ничего подобного: Корсика — это французский департамент, но Корсике еще очень далеко до того, чтобы стать Францией.

О воровстве не слышно разговоров, разбойников хватает, да, это так, но не следует путать одних с другими.

Смело отправляясь в Айяччо, в Бастиа с кошельком, набитым золотом, привязанным к ленчику [1] вашего седла, вы пересечете весь остров без тени беспокойства; но лучше не рискуйте проехать из Окканы в Левако, если у вас есть враг, который объявил вам вендетту, в этом случае я бы не поручился за вас уже на расстоянии двух лье.

Я был на Корсике, как уже говорил, в начале марта.

Я прибыл туда с острова Эльба, сошел на берег в Бастиа и купил лошадь.

Я посетил Корт и Айяччо и теперь осматривал окрестности Сартена.

В тот день я ехал из Сартена в Суллакаро.

Расстояние было небольшим, возможно, десять лье, из-за поворотов и главного отрога горного хребта, который формирует позвоночник всего острова и который предстояло пересечь, поэтому я взял проводника, боясь заблудиться в этих дебрях.

К пяти часам мы добрались до вершины холма, который возвышается над Олмето и Суллакаро.

Там мы остановились ненадолго.

— Где Ваша Милость желает остановиться? — спросил проводник.

Я посмотрел на селение, улицы которого хорошо просматривались, и оно показалось мне почти пустынным: лишь какие-то женщины изредка появлялись на улицах, но они быстро проходили, озираясь вокруг.

В силу установившихся правил гостеприимства, о которых упоминал, я мог выбирать из ста или ста двадцати домов, составляющих селение, я поискал глазами жилище, в котором мне было бы уютно, и остановился на квадратном доме, построенном в виде крепости с машикулями [2] над окнами и дверью.

Я впервые видел подобные домашние укрепления, но нужно сказать, что окрестности Сартена — местность, где царят законы вендетты.

— Вот и хорошо, — сказал мне проводник, посмотрев в направлении моей руки, — мы отправимся к мадам Савилья де Франчи. Ваша Милость, ей-богу же, сделала неплохой выбор, видно, что вы человек опытный.

Не забудем отметить, что в этом 86-м департаменте Франции постоянно разговаривали на итальянском языке.

— Но, — спросил я, — не будет ли это неприличным, что я хочу попросить пристанища у женщины? Если я правильно понял, этот дом принадлежит женщине.

— Конечно, — ответил он удивленно, — но что неприличного в этом находит Ваша Милость?

— Если эта женщина молода, — ответил я, движимый чувством приличия или, может быть, самолюбием парижанина, — то, если я переночую в ее доме, ведь это может ее скомпрометировать?

— Ее скомпрометировать? — повторил проводник, явно пытаясь понять смысл этого слова, которое я переделал на итальянский манер, с тем банальным апломбом, который присущ нам, французам, когда случается говорить на иностранном языке.

— Ну конечно! — продолжил я, начиная терять терпение. — Эта дама вдова, да?

— Да, Ваше Превосходительство.

— Ну и что, она примет у себя молодого мужчину?

В 1841 году мне было тридцать шесть с половиной лет, и я еще называл себя молодым человеком.

— Примет ли она молодого человека? — повторил проводник. — А какая ей, собственно, разница, молодой вы или старый?

Я понял, что ничего не добьюсь, если буду расспрашивать подобным образом.

— Сколько лет мадам Савилья? — спросил я.

— Сорок или около того.

— А! — откликнулся я скорее на свои собственные размышления. — Ну и замечательно. У нее, конечно, есть дети?

— Два сына, двое бравых молодых парней.

— Я их увижу?

— Вы увидите одного, того, который живет с ней.

— А другой?

— Другой живет в Париже.

— А сколько им лет?

— Двадцать один год.

— Обоим?

— Да, они братья-близнецы.

— А чем они занимаются?

— Тот, что в Париже, будет адвокатом.

— А другой?

— Другой будет корсиканцем.

— Ну-ну, — сказал я, находя ответ достаточно характерным, хотя он и был произнесен вполне естественным тоном, — ну хорошо, давайте отправимся в дом мадам Савилья де