Среди дам, кроме Екатерины, королевы законной, находились Диана де Пуатье, королева фактическая, молодая королева Мария Стюарт и печальная принцесса Елизавета, которой суждено было впоследствии стать королевой Испании.

Среди мужчин выделялся глава Бурбонского дома, король Наваррский Антуан, властитель слабый и нерешительный, который по настоянию своей жены, мужественной Жанны д’Амбре, отправился ко двору французского монарха, дабы при содействии Генриха II вернуть Наварре отторгнутые испанцами земли.

Был там и его брат, принц Конде, которого не слишком-то любили, однако уважали. Принц Конде был еще более ярый гугенот, нежели король Наварры, и недаром его считали тайным главою мятежников. Он превосходно ездил верхом, владел в совершенстве шпагой, был изящен и остроумен.

Вполне понятно, что короля Наваррского и принца Конде окружали лица, тайно или явно сочувствовавшие Реформации: Колиньи, Ла Реноди, барон Кастельно…

Общество, как видите, собралось достаточно многолюдное и оживленное. Но на фоне общего веселья, шума и легкого возбуждения резко выделялись два рассеянных, озабоченных, даже опечаленных угрюмца. То были король и коннетабль де Монморанси.

Все мысли Генриха II вертелись вокруг Кале. Прошло три недели со дня отъезда герцога де Гиза, и все эти три недели он только и думал об этой смелой затее, которая может окончательно вышвырнуть англичан за пределы королевства, но может и основательно подорвать престиж Франции.

Генрих не раз укорял себя за то, что позволил Гизу ввязаться в такое опасное предприятие. А если оно лопнет? Какой стыд перед Европой! Как тогда возместить такую потерю?

Король, уже три дня не получавший известий о ходе осады, весь ушел в горькие мысли и почти не слушал кардинала Лотарингского, который, стоя у его кресла, пытался поддержать в нем угасающую надежду.

Диана де Пуатье прекрасно видела, что ее августейший властелин пребывает в дурном расположении духа. И, однако, заметив стоявшего в сторонке мрачного Монморанси, все же направилась не к королю, а к нему.

Коннетабля тоже беспокоила осада Кале, но совершенно по иным причинам.

В самом деле, взятие Кале бесспорно выведет герцога де Гиза на первое место, а коннетабля тут же отбросит на второй план. Итак, если Франция будет спасена, то коннетабль погиб. А нужно сказать, что любовь его к собственной персоне без труда брала верх над любовью к отечеству. Вот почему он столь неприветливо встретил улыбающуюся Диану де Пуатье.

– Что случилось с моим старым воителем? – ласково спросила она его.

– Вот как! И вы тоже надо мной потешаетесь! – злобно буркнул Монморанси.

– Друг мой, вы не отдаете отчета своим словам!

– Отдаю, черт побери! – прорычал коннетабль. – Вы величаете меня старым воителем! Старый? Пожалуй, это так… Хм!.. Я не какой-нибудь двадцатилетний свистопляс. Но воитель? Ну уж нет! Разве не видите, что меня считают способным только на то, чтоб красоваться на приемах в Лувре!

– Не говорите так, – мягко возразила Диана. – Разве вы не коннетабль?

– Подумаешь, коннетабль!.. Теперь есть главнокомандующий всеми вооруженными силами королевства!

– Но это же временная должность! А ваше звание, звание первого воина королевства, – пожизненно!

– Все в прошлом! – горько усмехнулся коннетабль.

– Зачем вы так говорите, друг мой? Вы не утратили своей власти и по-прежнему внушаете страх нашим общим врагам – и здесь, и по ту сторону границы.

– Поговорим серьезно, Диана, не нам обманывать друг друга. Вот вы говорите, будто внешние враги трепещут предо мной, но кого же посылают против них? Полководца более молодого и, несомненно, более удачливого, чем я! И этот голубчик использует свой успех для достижения личных целей!

– Но откуда видно, что де Гизу действительно повезет?

– Его поражение, – лицемерно изрек коннетабль, – нанесло бы Франции величайший ущерб, и я бы горько оплакивал его… но боюсь, что победа его принесет королю еще больше несчастий, чем поражение!

– Неужели вы полагаете, что честолюбие господина де Гиза…

– О, честолюбие его безмерно! – вздохнул завистливый царедворец. – И если бы по непредвиденным обстоятельствам произошла смена власти, можете сами себе представить, на что бы решился сей честолюбец! Гизы хотят быть королями над королем.

– Но такое несчастье, слава богу, слишком невероятно и слишком далеко, – возразила Диана, пораженная той легкостью, с какой шестидесятилетний коннетабль пророчил гибель сорокалетнему королю.

– Нам грозят сейчас и другие опасности… они почище будущих, – помрачнел коннетабль.

– Что за опасности, друг мой?

– У вас что, память отшибло? Разве вам неведомо, кто поехал в Кале вместе с герцогом, кто навязал ему, по всей видимости, эту проклятую затею, кто может вернуться победителем да еще ухитрится приписать себе всю честь победы?!

– Вы говорите о виконте д’Эксмесе?

– А о ком же еще, сударыня? Вы, может, и забыли его сумасбродное обещание, но он-то не забудет, нет! Тем более такой исключительный случай! Он способен выполнить свое обещание и нагло потребовать от короля исполнения слова!

– Это невозможно! – вспыхнула Диана.

– Что невозможно? Что господин д’Эксмес сдержит свое слово? Или король не исполнит свое?

– И первое и второе предположения просто абсурдны!

– Хм!.. Но если первое осуществится, то второе неминуемо последует за ним. Король питает слабость к вопросам чести и вполне способен во имя рыцарской верности выдать врагам нашу общую тайну.

– Нет, это немыслимо! – побледнела Диана.

– Пусть так, но если это немыслимое сбудется, что вы тогда скажете?

– Не знаю… Ничего не знаю… Нужно думать, искать, действовать! Нужно идти на все! Если даже король не поддержит нас, мы обойдемся и без него! Мы можем прибегнуть к своей власти и к своему личному влиянию.

– Вот этого-то я и ждал, – заметил коннетабль. – Наша власть, наше личное влияние! Говорите уж о своем влиянии, сударыня! Что же касается моего, то оно превратилось в пустой звук… Полюбуйтесь, какая пустота вокруг моей особы… Кому интересно оказывать почет развенчанному вельможе! И вы, сударыня, не ждите больше помощи от бывшего своего поклонника, лишенного милостей друзей, влияния, даже денег!..

– Даже денег? – недоверчиво переспросила Диана.

– Да, черт возьми, даже денег! – в бешенстве рявкнул коннетабль. – И это в моем возрасте и после стольких услуг! Последняя война совсем меня разорила, мне пришлось выкупить самого себя и кое-кого из своих, и это истощило все мои сбережения. Скоро я буду ходить по улицам с протянутой рукой.

– Но разве у вас нет друзей? – спросила Диана.

– У меня нет друзей, черт побери! – заявил коннетабль и выспренне добавил: – У того, кто несчастен, друзей не бывает.

– Я берусь доказать вам обратное, – возразила Диана. – Теперь я понимаю причину вашего дурного настроения. Почему же вы мне не сказали об этом раньше? Или вы уже не доверяете мне? Нехорошо, нехорошо… И все-таки я вам отомщу… по-дружески! Скажите, разве король не утвердил на прошлой неделе новый налог?

– Утвердил, – кивнул головой сразу успокоившийся коннетабль. – Этот налог рассчитан на возмещение военных издержек…

– Очень хорошо. А сейчас я покажу вам, как женщина может исправить несправедливость судьбы по отношению к достойным людям. Генрих сегодня тоже не в духе, но все равно! Я иду на штурм, и вам придется признать, что я – ваш верный союзник и добрый друг.

– Ах, Диана, вы так добры, так прекрасны! Я готов заявить об этом во всеуслышание! – галантно