большую. Но сейчас не об этом речь… Однако день наступил. Я иду в Лувр, я должен поговорить с королем.

– Как, даже не отдохнув? – спросила Алоиза. – И потом, вы не учли, что придете к закрытым дверям, ведь их открывают там только в девять часов.

– Верно… Еще два часа ждать! – простонал Габриэль. – О боже правый, дай мне терпения еще два часа, если уж я терпел два месяца! Но тем временем я могу повидать адмирала Колиньи и герцога де Гиза.

– Но ведь они тоже, по всей вероятности, в Лувре, – ответила Алоиза. – Вообще король раньше полудня не принимает…

В это самое время, словно для того чтобы развеять тревожное ожидание, в комнату ворвался бледный, обрадованный Мартен-Герр, проведавший о приезде хозяина.

– Вы? Это вы!.. Вот и вы, ваша светлость! – кричал он. – О, какое счастье!

Но Габриэль сдержанно принял излияния своего бедного оруженосца.

– Если я и вернулся, Мартен, – сказал он, – считай, что это не по твоей милости и что ты сделал все, чтобы навеки оставить меня пленником!

– Что такое? И вы тоже? – растерянно переспросил Мартен. – И вы тоже, вместо того чтоб меня обелить с первого слова, обвиняете меня, будто я присвоил эти десять тысяч экю! Может, вы еще скажете, что сами мне приказали получить их и привезти к вам?..

– Несомненно так, – сказал с недоумением Габриэль.

– Значит, вы считаете, что я, Мартен-Герр, способен прикарманить чужие деньги, предназначенные для выкупа моего господина из неволи?

– Нет, Мартен, нет, – живо ответил Габриэль, тронутый скорбным тоном верного слуги, – я никогда не сомневался в твоей честности. Но у тебя могли украсть эти деньги, ты мог их потерять в дороге, когда ехал ко мне.

– Когда ехал к вам? – повторил Мартен. – Но куда, ваша светлость? После того как мы вышли из Сен-Кантена, разрази меня бог, если я знаю, где вы были! Куда же я мог ехать?

– В Кале, Мартен! Как ни пуста, как ни легка твоя голова, но про Кале ты ведь позабыть не мог!

– Как же мне позабыть то, чего я никогда не знал, – спокойно возразил Мартен.

– Несчастный, неужели ты и в этом запираешься? – вскричал Габриэль.

– Посудите, монсеньор, тут все твердят, будто я помешался, и раз я вынужден все выслушивать, то и в самом деле скоро свихнусь, клянусь святым Мартеном! Однако и рассудок, и память пока еще при мне, черт подери!.. И если уж так нужно, берусь рассказать вам досконально все, что со мной случилось за эти три месяца… Так вот, ваша светлость, когда мы выехали из Сен-Кантена за подмогой к барону Вольпергу, то мы отправились, если вы изволите помнить, разными дорогами, и тут я попал в руки противника. Я пытался, по вашему совету, проявить изворотливость, но странное дело, меня сразу опознали…

– Ну вот, – прервал его Габриэль, – вот ты и путаешь.

– О, ваша светлость, – отвечал Мартен, – заклинаю вас, дайте мне досказать все, что знаю! Я и сам в самом себе с трудом разбираюсь… В тот самый момент, как меня опознали, я тут же и примирился. Я знаю сам, что иногда я раздваиваюсь и что тот, другой Мартен, не предупреждая меня, обделывает в моем лице свои темные делишки… Ну ладно, я ускользнул от них, но по глупости попался. Пустяки! Я и еще раз улизнул и опять попался. А попавшись, я с отчаяния стал от них отбиваться, да что толку-то?.. Все равно они схватили меня и всю ночь колотили и варварски мучили, а под утро повесили.

– Повесили? – вскричал Габриэль, окончательно удостоверившись в безумии оруженосца. – Они тебя повесили, Мартен? Что ты под этим подразумеваешь?

– Я подразумеваю, сударь, то, что меня оставили висеть между небом и землей, привязав за горло пеньковой веревкой к перекладине, которая иначе именуется виселицей. Ясно?

– Не совсем, Мартен. Как-никак для повешенного…

– Для повешенного я неплохо выгляжу? Совершенно верно! Но послушайте, чем кончилось дело. Когда меня повесили, от горя и досады я потерял сознание. А когда пришел в себя, вижу – лежу я на траве с перерезанной веревкой на шее. Может, какой-нибудь путник пожалел меня, беднягу, и решил освободить это дерево от человеческого плода? Но нет, я слишком знаю людей, чтобы в это поверить. Я скорее допускаю, что какой-нибудь жулик задумал меня ограбить и обрубил веревку, а потом порылся в моих карманах. Вот в этом я уверен, ибо у меня действительно исчезли и обручальное кольцо, и все мои документы. Однако все это неважно… Главное – что я сумел убежать в четвертый раз и, то и дело меняя направление, через пятнадцать дней приплелся в Париж, в этот дом, где меня встретили не ахти как приветливо. Вот и вся моя история, ваша светлость.

– Ладно, – сказал Габриэль, – но в ответ на эту историю я мог бы рассказать другую, ничем не похожую на твою.

– Историю моего второго «я»? – спокойно спросил Мартен. – Если в ней нет ничего непристойного и у вас, ваша светлость, есть желание коротенько мне пересказать ее, я бы с интересом послушал.

– Ты смеешься, негодяй? – возмутился Габриэль.

– О, ваша светлость, я ли вас не уважаю! Но странное дело, этот другой «я» причинил мне столько неприятностей, вверг меня в такие страшнейшие переделки, что теперь я невольно интересуюсь им! Иногда мне кажется, что я даже люблю этого мошенника!

– Он и впрямь мошенник, – сказал Габриэль.

Он уже был готов поверить рассказу Мартен-Герра, когда в комнату вошла кормилица, а за ней какой-то крестьянин.

– Что же это, в конце концов, означает? – спросила Алоиза. – Вот этот человек приехал к нам с известием, что ты, Мартен-Герр, умер!

– Что я умер? – ужаснулся Мартен-Герр, услыхав слова Алоизы.

– Господи Иисусе! – завопил, в свою очередь, крестьянин, взглянув на лицо оруженосца.

– Значит, «я», который не «я», помер! Силы небесные! – продолжал Мартен. – Значит, хватит с меня двойной жизни! Это не так уж плохо, я доволен. Говори же, дружище, говори, – прибавил он, обращаясь к пораженному крестьянину.

– Ах, сударь, – едва выговорил посланец, оглядев и ощупав Мартена, – как это вас угораздило приехать раньше меня? Я ведь торопился изо всех сил, чтобы выполнить ваше поручение и заполучить от вас десять экю!

– Вот оно что! Но, голубчик ты мой, я тебя никогда не видел, – сказал Мартен-Герр, – а ты со мной говоришь, будто век меня знаешь…

– Мне ли вас не знать? – изумился крестьянин. – Разве не вы поручили мне прийти сюда и объявить, что Мартен-Герра повесили?

– Как-как? Да ведь Мартен-Герр – это я!

– Вы? Не может быть! Значит, вы сами объявили о том, что вас повесили? – спросил крестьянин.

– Да где же и когда я говорил про такое зверство? – допытывался Мартен.

– Значит, все вам сейчас и выложить?

– Да, все!

– Несмотря на то что вы же предупредили – молчок?

– Несмотря на молчок.

– Ну, ежели у вас такая плохая память, так и быть, расскажу. Тем хуже для вас, если сами велите! Шесть дней назад поутру я полол сорняки на своем поле…

– А где оно, твое поле? – перебил Мартен.

– И мне в самом деле нужно вам отвечать? – спросил крестьянин.

– Конечно, дубина!

– Так вот, поле мое за Монтаржи, вот оно где!.. И вот, пока я трудился, вы проехали мимо. За