– Нет, нет, пусть отец ничего не знает об этом! – живо отозвался дофин.

– Однако мне пришлось бы доложить ему это дело, если бы вы упорствовали в своем ложном убеждении, будто мы все еще живем в рыцарское время, – усмехнулся господин де Монморанси. – Но не будем торопиться, а предоставим времени нас умудрить. Согласны? Только пусть граф будет по-прежнему под арестом. Это необходимо для осуществления последующих наших решений, каковы бы они ни были. Сами же решения эти отложим на некоторое время.

– Быть посему! – поспешно согласился слабовольный дофин. – Дадим время одуматься господину де Монтгомери, да и у меня тогда будет возможность хорошенько обдумать, как велят мне поступить моя совесть и мое достоинство.

– Возвратимся же в Лувр, монсеньор, – сказал господин Монморанси. – Пусть все общество удостоверится, что мы не здесь. Завтра я вам возвращу принца, – обратился он с улыбкой к госпоже де Пуатье, – так как убедился, что вы его любите истинной любовью.

– Но уверен ли в этом монсеньор дофин? – спросила Диана. – И простил ли он мне эту злополучную, такую для меня неожиданную встречу?

– Да, вы любите меня, и это… страшно, Диана, – ответил задумчиво дофин. – Боль, испытанная мною при мысли, что я вас мог утратить, показала мне с полной очевидностью, что любовь эта необходима для меня как воздух.

– О, если бы это было правдой! – страстно воскликнула Диана, целуя руку, которую в знак примирения подал ей принц.

– Идемте же, больше медлить нельзя, – сказал Монморанси.

– До свидания, Диана!

– До свидания, мой повелитель, – сказала герцогиня, вложив в эти последние два слова все свое очарование, на какое она была способна.

Пока дофин сходил по лестнице, Монморанси открыл дверь молельни, где лежал связанный господин де Монтгомери, и сказал начальнику стражи:

– Я скоро пришлю к вам своего человека, и он скажет, как поступить с арестантом. А пока следите за каждым его движением и не спускайте с него глаз. Вы мне за него отвечаете своею жизнью.

– Слушаюсь, монсеньор, – ответил стражник.

– Да и я сама за ним присмотрю, – отозвалась госпожа де Пуатье, стоявшая у порога своей спальни.

В доме воцарилось гробовое молчание, и Перро слышал лишь равномерные шаги часового, ходившего взад и вперед у двери молельни.

Воспоминания об этой ужасной катастрофе совершенно выбили из колеи Алоизу. Она говорила с трудом и наконец прервала свой рассказ, чтобы хоть немного отдышаться. Затем, собравшись с духом, она продолжала:

– Когда дофин и его гнусный наставник вышли, пробило час. Перро понял, что ему не спасти своего господина, если он не воспользуется временем, оставшимся до прихода посланца Монморанси. Нужно было действовать. Он заметил, что коннетабль не указал никакого пароля, никакого знака, по которому можно было бы узнать его посланца. Поэтому, прождав около получаса, чтобы сделать правдоподобной свою встречу с коннетаблем, Перро осторожно вышел из укрытия, тихо спустился по лестнице на несколько ступеней, затем уже нарочито твердым шагом поднялся обратно и постучался в дверь молельни.

План, внезапно зародившийся у него в голове, был отчаянно смел, но именно в этой отчаянности заложена была возможность успеха.

– Кто идет? – окликнул часовой.

– Посыльный от монсеньора барона де Монморанси.

– Открой, – сказал часовому начальник стражи.

Дверь отперли, Перро смело, с высоко поднятой головой вошел в молельню и объявил:

– Я конюший господина Шарля де Манфоля, который подчинен, как вы знаете, господину де Монморанси. Мы со своим господином возвращались из караула в Лувре и встретились на Гревской площади с господином де Монморанси. С ним был высокий молодой человек, закутанный в плащ с ног до головы. Узнав господина де Манфоля, господин коннетабль подозвал его. После краткой беседы оба они велели мне отправиться сюда, к госпоже Диане де Пуатье, где должен находиться некий арестант. Насчет него господин де Монморанси отдал мне особый приказ, и я пришел его исполнить. Я попросил у него провожатых, но он мне сказал, что я застану здесь достаточно сильный отряд. И в самом деле, вас тут больше, чем мне нужно для выполнения полученного приказа. Где арестант?.. А, вот он! Выньте-ка кляп у него изо рта, мне надо с ним поговорить.

Несмотря на непринужденный тон Перро, добросовестный начальник стражи все же колебался.

– Нет ли у вас письменного приказа? – спросил он.

– Кто же пишет приказы на Гревской площади в третьем часу ночи? – ответил, пожимая плечами, Перро. – Господин де Монморанси говорил, что вы предупреждены о моем приходе.

– Это верно.

– Так что же вы меня задерживаете, милый человек? Вот что: удалите отсюда всех своих людей, мне нужно сказать этому господину одну секретную вещь. Ну? Да вы что, не слышите меня, что ли? Отойдите все подальше!

Они и в самом деле отошли, и Перро приблизился к господину Монтгомери, уже освобожденному от кляпа.

– Мой славный Перро, – прошептал граф, уже раньше узнавший своего слугу. – Как ты здесь очутился?

– Потом расскажу, монсеньор. Нам нельзя терять ни секунды. Слушайте меня.

В двух словах он рассказал графу про сцену, только что разыгравшуюся у госпожи Дианы, и про принятое господином де Монморанси решение навеки похоронить страшную тайну оскорбления вместе с оскорбителем. Необходимо было пойти на отчаянный шаг, чтобы спастись от вечного заточения.

– Что же ты намерен сделать, Перро? – спросил господин де Монтгомери. – Ты видишь, что нас двое, а их восемь… И мы здесь в доме не у друзей, – прибавил он с горечью.

– Все равно, – сказал Перро. – Предоставьте мне только действовать и говорить – и вы спасены, вы свободны.

– Для чего мне жизнь и свобода, Перро? – печально спросил граф. – Диана не любит меня! Диана ненавидит и предает меня!

– Забудьте эту женщину и вспомните о своем ребенке, монсеньор.

– Ты прав, Перро, я совсем забыл своего маленького Габриэля, и за это бог меня справедливо карает. Итак, ради него я должен, я согласен испытать последнюю возможность спасения – ту, что ты мне предложил, мой друг. Но прежде всего слушай. Если попытка эта не удастся, я не хочу оставить в наследство сироте плоды моей роковой участи, не хочу, чтобы после моего исчезновения страшная вражда, губящая меня, была перенесена на него. Поклянись же мне, что если я буду похоронен в тюрьме или могиле, а ты меня переживешь, то ты навеки скроешь от Габриэля тайну исчезновения его отца. Ведь если ему откроется эта ужасная тайна, он пожелает в будущем отомстить или спасти меня и тем самым погубит себя. Поклянись мне, Перро, и считай себя свободным от своей клятвы в том лишь случае, если те трое участников этой комедии – дофин, госпожа Диана и Монморанси – умрут раньше меня. Только в таком весьма сомнительном случае пусть он попытается, если пожелает, найти меня и потребовать моего освобождения. Обещаешь ты мне это, Перро? Клянешься ты мне в этом? Только при таком условии препоручу я свою участь твоей отважной и, боюсь, бесполезной преданности.

– Вы этого требуете? Клянусь!

– На кресте своей шпаги поклянись, Перро, что Габриэль от тебя не услышит ничего об этой опасной тайне.