Он как бы забылся на некоторое время. Вдруг скакун взвился на дыбы… Молния пронизала тучу, и из грозовой тьмы на повороте тропинки возникла, словно призрак, белая скала, одна из тех, которых множество в лесу Фонтенбло. Обрушившийся раскат грома окончательно испугал коня, он рванулся вперед. От его резкого движения поводья лопнули, Генрих потерял власть над конем. И начался бег – страшный, дикий, безудержный…

Конь с развевающейся гривой, с дымящимися боками, напружив все свои мускулы, стрелой рассекал воздух. Король припал к его шее, чтобы удержаться. Волосы у него растрепались, одежда была растерзана, тщетно он пытался поймать поводья. Тот, кто увидел бы эту скачку во время бури, поспешил бы перекреститься, приняв ее за адское видение.

Но не было никого!.. Ни единой живой души, кто мог бы спасти короля. Непрестанные раскаты грома горячили и без того обезумевшего коня.

Генрих, поглядывая по сторонам, пытался понять – где он. И при очередной вспышке молнии он увидел тропинку, ведущую к вершине крутого утеса, высившегося над обрывом.

Напрасно король старался остановить коня – ничто не помогало. Соскочить на ходу – значит раскроить себе голову о ствол дерева или выступ скалы. Так или иначе, но Генрих видел, что жизнь его висит на волоске.

Он даже не знал в точности, далеко ли еще до пропасти… Но, понимая, что она неумолимо приближается, он решился пойти на риск и соскользнуть на землю.

И вот тогда-то, взглянув в даль, он заметил на краю пропасти какого-то человека, сидящего, как и он, на коне.

Издали разглядеть его он не мог, да и длинный плащ и широкополая шляпа скрывали лицо и фигуру незнакомца. Но сомнений быть не могло – это был кто-то из свиты, также заблудившийся в лесу.

Генрих был спасен. Тропинка была настолько узка, что незнакомец мог без труда преградить своею лошадью путь королевскому иноходцу. Ему достаточно было движения руки, чтобы остановить бешеную скачку. Он обязан был сделать это.

В мгновение ока король пролетел триста-четыреста шагов, которые его отделяли от спасителя. Потрясая рукой, Генрих испустил крик о помощи. Человек заметил его. Но – о ужас! – конь пронесся мимо, а странный всадник и рукой не пошевельнул, чтобы остановить его. Могло даже показаться, что он слегка отступил, избегая столкновения.

Тогда король крикнул еще раз, но в крике этом звучала уже не мольба о спасении, а ярость и отчаяние. И в то же время он почувствовал, что конь мчится не по мягкой земле, а по граниту скалы… Вот он, роковой утес!

Он помянул имя божье, высвободил ноги из стремян и наудачу вывалился из седла. Толчок отшвырнул его в сторону и каким-то чудом он угодил на бугорок из мха и травы, не причинив себе никакого вреда. И в самый раз – пропасть зияла совсем рядом. Конь же, освободившись от всадника, замедлил бег и, очутившись на краю пропасти, инстинктивно отпрянул назад. Глаза его так и полыхали, ноздри дымились, грива спуталась.

Король первым долгом горячо возблагодарил Всевышнего за его великую милость, потом снова взнуздал и оседлал коня и только тогда с яростью вспомнил о человеке, который не пожелал помочь ему в беде.

Незнакомец, скрытый под складками своего широкого плаща, неподвижно стоял на прежнем месте.

– Презренный! – крикнул ему король, подъезжая ближе. – Разве ты не видел, в какой я беде? Или ты не узнал меня? А если даже и так, разве не твой долг спасти ближнего? Ведь для этого тебе достаточно было протянуть только руку, подлец!..

Человек не шевелился, не отвечал. Он лишь приподнял свою шляпу, скрывавшую его лицо, и король вздрогнул: он узнал бледное, мертвенное лицо Габриэля.

– Граф де Монтгомери! – прошептал он еле слышно.

И, не прибавив ни слова, он пришпорил коня и галопом понесся обратно в лес, а Габриэль, не двигаясь с места, повторил со зловещей улыбкой:

– Добыча сама идет ко мне! Близится час!

Брачные контракты принцесс Елизаветы и Маргариты предстояло заключить в Лувре 28 июня. Король вернулся в Париж, но был мрачен и озабочен как никогда.

Со времени непредвиденной встречи в лесу жизнь его превратилась в пытку. Он избегал одиночества и бесконечными развлечениями пытался облегчить мрачные, терзающие его мысли.

Король никому не рассказывал об этой встрече. И хотя он жаждал поведать о ней какому-нибудь преданному сердцу, но все же боялся это сделать. Он сам еще не знал, чему верить и что предпринять, а этот мрачный неотступный образ томил его день и ночь.

Наконец он решил открыться Диане де Кастро, догадываясь о ее свиданиях с Габриэлем. Молодой граф наверняка выходил из ее покоев, когда он столкнулся с ним в первый раз. Диана, должно быть, знает его намерения. Она вполне может либо успокоить, либо предупредить своего отца, ибо он интуитивно чувствовал, что дочь взволнована не меньше его.

Герцогиня де Кастро и не подозревала о странных встречах короля и Габриэля. Не знала она также и о том, что сталось с Габриэлем после его визита в Лувр.

Андре, которого она отправила на улицу Садов Святого Павла, вернулся ни с чем. Габриэль снова исчез из Парижа.

В полдень 26 июня Диана, пригорюнившись, сидела у себя, когда одна из ее камеристок торопливо проскользнула в комнату и доложила о приходе короля.

Генрих II был серьезен и, поздоровавшись, сразу же приступил к делу.

– Милая моя Диана, – сказал он, глядя на нее в упор, – мы с вами давно не говорили о виконте д’Эксмесе, которому ныне присвоен титул графа де Монтгомери. Давно ли вы виделись с ним?

При имени Габриэля Диана вздрогнула, побледнела и с трудом выдавила из себя:

– Государь, после возвращения из Кале я видела его только раз.

– Где?

– Здесь, в Лувре.

– Недели две назад?

– Верно, государь, не больше двух недель.

– А я-то еще сомневался! – усмехнулся король и замолк, как бы собираясь с мыслями.

Подавляя в себе безотчетный страх, Диана пристально смотрела на него, пытаясь разгадать причину этого неожиданного вопроса.

Но лицо отца было непроницаемо.

Наконец, собрав все свое мужество, она заговорила:

– Извините меня, государь, за нескромный вопрос… Почему вы после столь долгого молчания заговорили со мной о том, кто спас меня в Кале от бесчестья?

– Вы хотите знать, Диана?

– Да, государь.

– Пусть будет так. Нежной и преданной дочери я могу все открыть. Итак, слушайте меня, Диана!

И Генрих рассказал ей о двух своих встречах с Габриэлем, о необъяснимом гневном молчании молодого человека, о том, как он в первом случае не ответил ему на поклон, а во втором – не протянул ему руку помощи.

– Ведь его проступки велики, Диана! – закончил Генрих, стараясь не обращать внимания на волнение дочери. – Но я превозмог это поношение, я стерпел, ибо в свое время он пострадал по моей вине… а также и оказал великие заслуги государству и недостаточно был за них вознагражден…

И, бросив на нее пронизывающий взгляд, добавил: