– Ну конечно, ты и есть мой настоящий, мой дорогой Мартен-Герр!
И, заливаясь слезами, Бертранда бросилась к его ногам. Она ведь была убеждена, что имеет дело действительно со своим мужем. Арно дю Тиль, поначалу сомневавшийся в ее искренности, убедился в конце концов, что здесь нет и не может быть никакого подвоха. «Ну погоди, гадина, – подумал он, – ты мне еще за это заплатишь!» И, выждав минуту, он якобы уступил наплыву непреодолимой нежности:
– Я слишком малодушен, слишком слаб, чтобы упорствовать в своей обиде, – прошептал он и, словно смахивая с ресницы слезу, поцеловал в лоб раскаявшуюся грешницу.
– Какое счастье! – воскликнула Бертранда. – Он возвращает мне свою любовь!..
В эту минуту дверь распахнулась, вошел тюремщик.
– Совет да любовь! – проворчал он, взглянув на умиленную парочку. – Я так и думал! Эх, и мокрая же ты курица, Мартен!
– Да чего там, чего там!.. – как бы смущенно бормотал Арно, растягивая губы в восторженной улыбке.
– Ладно, это твое дело! – усмехнулся тюремщик. – А мое дело – инструкция. Время истекло, и тебе, красавица, пора уходить.
– Как! Надо уже расстаться?
– Ничего. Завтра наглядитесь друг на друга досыта.
– Значит, завтра я буду свободен! – обрадовался Арно. – И тогда мы заживем с тобой на славу!
– Завтра и будут нежности, – свирепо оборвал его тюремщик, – а сейчас, Бертранда, убирайся прочь!
Она последний раз поцеловала Арно, помахала ему на прощание рукой и вышла. Тюремщик двинулся за ней. Арно окликнул его:
– Нельзя ли мне свечу… или лампу?
– Почему нельзя? Можно… – ответил тюремщик. – Ведь вас держат не так строго, как Арно дю Тиля. И потом, ваш хозяин, граф де Монтгомери, такой вельможа!.. Чтоб ему угодить, и вам угождают! Сейчас вам пришлю свечу.
И действительно, через пять минут в камере у Арно уже горела свеча. Оставшись один, Арно дю Тиль проворно сбросил с себя холщовую одежду и надел тот самый коричневый камзол и желтые вязаные штаны, которые обнаружил в сундуке Мартен-Герра.
Потом он сжег свой старый костюм и смешал пепел с оставшейся в камине золой.
Разделавшись с этим, он потушил свечу и с облегченным вздохом растянулся на соломенном тюфяке.
«Что же получилось? – спросил он самого себя. – Сдается мне, что судьи меня основательно засудили. Но будет даже забавно, если в самом поражении я изыщу возможность стать победителем. Подождем!»
II. Преступник обвиняет самого себя
Нетрудно догадаться, что в эту ночь Арно дю Тилю не спалось. Лежа на соломенном тюфяке с широко открытыми глазами, он взвешивал свои шансы, рассчитывал, прикидывал, изыскивал последние возможности, которые могли бы сыграть ему на руку… Составленный им план заключался в том, чтобы последний раз подменить собою Мартен-Герра; это было настолько дерзко, что в самой дерзости этой таилась надежда на успех. Если уж сам случай идет ему навстречу, неужели Арно изменит присущая ему наглость? Пусть же события развиваются своим чередом, а он будет только направлять в нужное русло непредвиденные случайности и неожиданности. Только и всего.
Утром он осмотрел свой костюм и нашел его безукоризненным; затем в точности восстановил все манеры и ухватки Мартен-Герра: сходство было полнейшим. Да, ничего не скажешь: у этого негодяя был врожденный актерский талант.
Ровно в восемь часов дверь тюрьмы со скрипом растворилась, и вчерашний тюремщик впустил в камеру графа де Монтгомери.
Арно дю Тиль, приняв спокойный и равнодушный вид, тревожно подумал: «Вот она, черт возьми, решительная минута! Последняя ставка!»
Он с жадным нетерпением ждал первого слова, с которым к нему обратится Габриэль.
Габриэль начал так:
– Здравствуй, бедняга Мартен!
Арно дю Тиль облегченно вздохнул. Граф де Монтгомери назвал его Мартеном! Значит, карусель снова завертелась. Арно спасен!
– Здравствуйте, мой добрый и бесценный хозяин, – ответил он, вкладывая в эти слова все свое – на сей раз неподдельное – чувство благодарности, и, осмелев, добавил: – Нет ли каких-нибудь новостей, ваша светлость?
– По всей вероятности, приговор вынесут утром.
– Наконец-то! Слава тебе, господи! – воскликнул Арно. – Признаться, мне все это порядком надоело. Значит, сомневаться или опасаться теперь не приходится? Правое дело восторжествует.
– Надеюсь, что так, – медленно произнес Габриэль, внимательно приглядываясь к Арно. – Однако этот мерзавец Арно дю Тиль принимает отчаянные меры.
– Неужто? Что же он опять натворил?
– Видишь ли, изменник пытается заварить прежнюю кашу.
Арно всплеснул руками:
– Надо же! Но каким же образом, боже правый!
– Он осмеливается утверждать, что вчера стражники перепутали камеры и отвели Арно в твою, а тебя – в его.
– Быть этого не может! – удивленно и негодующе вскинулся Арно. – Чем же он может это доказать?
– А вот чем: после вчерашнего допроса вас обоих не отправили обратно в городскую тюрьму, а оставили в помещении суда, ибо по ходу разбирательства вы могли понадобиться судьям. Вот тут-то, он говорит, и произошло недоразумение. Будто бы тюремщики перепутали и приняли его за Арно дю Тиля. Вот на этих-то ничтожных утверждениях он и строит новые свои подвохи. И все плачет, чуть не рыдает, зовет меня.
– А вы его видели, монсеньор? – вырвалось у Арно.
– И не собирался! Я боюсь его уловок, он ведь способен обвести вокруг пальца даже и меня. Этот прохвост удивительно находчив и изворотлив!
– Выходит, что вы, ваша светлость, его же и защищаете, – с деланым недовольством заметил Арно дю Тиль.
– Ничуть, но нужно признать, что если бы хоть половину такого ума и такой ловкости направить на добрые дела…
Тут Арно с негодованием перебил Габриэля:
– Да ведь он же подлец!
– До чего же ты зол на него! – заметил Габриэль. – Между тем, направляясь сюда, я подумал, что, если бы ты захотел, можно было бы возбудить ходатайство о его помиловании…
– Помиловании?! – нерешительно переспросил Арно.
– Конечно, тут есть над чем поразмыслить. Вот ты и подумай, Мартен, а потом скажи.
Арно дю Тиль подпер рукой подбородок, поскреб задумчиво по щеке, помолчал и наконец вымолвил:
– Нет, никакого помилования! Так будет лучше!
– О, Мартен, я и не думал, что ты так жесток! – упрекнул его Габриэль. – Это совсем не похоже на тебя. Ведь только вчера ты жалел обманщика и был готов на все, чтоб спасти его!..
– Вчера! Вчера! – возмутился Арно дю Тиль. – Вчера не было еще и последней омерзительной