– Но, ей-Богу, господин Бемрод, я видела, что вы заняты этим разрушением и поэтому не хотела вам мешать.

– Хорошо, на этот раз я вас прощаю; но сейчас, поскольку госпожа Бемрод может появиться с минуты на минуту, наведите порядок в гостиной.

– Сейчас, господин Бемрод, пока вы завтракаете… Когда вы пойдете наверх, все уже будет сделано.

– Нет, нет! – воскликнул я. – За завтраком вы должны мне прислуживать… Вы знаете, что врач рекомендовал оставлять меня одного как можно реже.

– Ах, это когда у вас была горячка, но теперь-то она уже прошла…

– Она может вернуться… Вы неосторожны!

– Но в таком случае, господин Бемрод, если вы будете держать меня при себе весь день, было бы справедливым удвоить мое жалованье… И если вы моего мужа держали при себе все ночи, то тоже должны были бы меня предупредить.

– Вашего мужа, дочь моя, я отправлю домой сразу по возвращении госпожи Бемрод, – ответил я, несколько смягчившись, – и вы получите достаточное вознаграждение за причиненное вам неудобство.

– Ну, если вы столь справедливы, мне не остается ничего другого, как повиноваться вашим приказам, господин Бемрод.

– Вы уже получили мои приказы, – важно ответил я ей. И я позавтракал более основательно, чем когда-либо за время моей болезни, прежде всего потому, что вместе со здоровьем возвращается и аппетит, а кроме того, и потому что работа, которую мне предстояло завершить, требовала дополнительных сил.

Стакан доброго вина увенчал мою трапезу и вместе со сладостным теплом вновь влил в мои жилы мужество.

Что касается Мэри, она, похоже, была так довольна моим обещанием, что пошла заниматься уборкой, напевая при этом старинную валлийскую песню и нисколько не интересуясь работой, которой я занимался на третьем этаже.

Я же, понимая значительность того, что мне предстояло свершить, поднялся наверх в глубокой задумчивости.

На лестничной площадке опять стало темно: наверное, в мое отсутствие ветер закрыл обе двери.

У меня хватило мужества вновь их открыть.

Правда, я все время слышал, как Мэри напевает свою песню.

Я взял лом и снова стал разрушать кладку. Через полчаса дубовая дверь была целиком обнажена.

– Мэри! – позвал я.

– В чем дело, сударь? – спросила она, поспешно поднимаясь на лестничную площадку.

– Мэри, – промолвил я, – не попадался ли вам в доме случайно какой-нибудь старый ключ, которым можно было бы открыть дверь средней комнаты?

– Как средней комнаты?

– Да… комнаты дамы в сером.

– Господи Иисусе! – вскричала Мэри, перекрестившись. – Неужели вы осмелитесь открыть эту дверь, господин Бемрод?!

– Почему бы нет? – ответил я, выпрямившись во весь рост.

– А ведь и правда, – проговорила служанка, – почему бы нет?.. Ведь дама в сером появляется только ночью и к тому же только в ночь между днем святой Гертруды и днем святого Михаила… Подождите, господин Бемрод, сейчас я поищу ключи и, как только найду, принесу их вам.

И она спустилась по лестнице, чтобы отыскать все ключи, хранящиеся в доме.

– Мэри! – крикнул я. – Мэри! Поднимайтесь, а не спускайтесь!

Но она меня не послушалась, хотя расслышала и, удаляясь, вполне резонно заметила:

– Если вы просите ключи, господин Бемрод, значит, нужно, чтобы я их вам поискала.

Я тоже мог бы спуститься и заняться поиском ключей, но удовольствовался тем, что спустился лишь на несколько ступенек и стал ждать служанку. Через несколько минут она поднялась ко мне с целой дюжиной ключей.

– Держите, – сказала Мэри. – О Боже мой, что за разор вы тут устроили!

– Мэри, вы сами видите, – заявил я торжественно, – я сделал то, на что не отважились ни каменщик, ни рудокоп.

– О, ведь вы-то человек образованный, господин Бемрод, и не верите во все эти глупости… Такое годится только для нас, бедных простолюдинов.

Гордыня моя восстала при мысли, что из-за предполагаемого у меня отсутствия суеверий я могу потерять все преимущества, завоеванные моим мужеством.

Не стоило становиться на голову выше толпы благодаря своей неустрашимости, чтобы извлечь из этого лишь одну заслугу, а именно – звание человека свободомыслящего.

Репутация человека свободомыслящего вовсе не являлась тем, на что я притязал – я притязал на репутацию человека бесстрашного.

– Мэри, – произнес я со всей серьезностью, – вы, как мне кажется, высказываетесь весьма легковесно о