пятисот львов, тигров и пантер. Затем травли прекратились, пока некий П.Сервилий – и это единственное, что известно о его жизни – не устроил праздника: на арену было выпущено триста медведей и столько же пантер и львов, пойманных в пустынях Африки. Впоследствии страсть римлян к этой разорительной забаве не знала меры: император Тит за одну травлю приказал убить пять тысяч разных диких зверей.
Но из всех властителей самые роскошные и разнообразные празднества устраивал Нерон: помимо денежного налога, взимаемого с покоренных провинций, он обложил податью Нил и пустыню. Воды реки и пески пустыни платили ему десятину, отдавая своих львов, тигров, пантер и крокодилов. Что касается гладиаторов, то их успешно заменили более дешевые бойцы – пленные и христиане. Им, правда, не хватало ловкости, которая дается лишь долгим изучением боевого искусства, но зато их отвага и воодушевление перед близкой смертью были для зрителей внове и придавали всему зрелищу нечто возвышенное. Этого было достаточно, чтобы разжечь всеобщее любопытство.
В этот день в цирк устремился весь Рим. Сегодняшнее зрелище едва не опустошило африканскую пустыню и римские темницы: обреченных зверей и людей было столько, что праздник мог продолжаться целый день и всю ночь.
Да к тому же еще император обещал ночью осветить цирк каким-то новым, особенным способом. Зрители встретили его единодушными горячими приветствиями. В этот раз он явился в одеянии Аполлона и, подобно пифийскому богу,[280] вооружился луком и стрелами: в перерывах между боями он должен был показать свою меткость. Для этой цели в Альбанском лесу вырыли с корнями несколько деревьев, привезли их в Рим и вновь посадили на цирковой арене. На ветвях этих деревьев блистали лазурным и золотым оперением ручные павлины и фазаны: они должны были служить мишенью для императора. Бывало и так, что Цезарь вдруг проникался жалостью к раненому бестиарию,[281] или злобой к зверю, плохо справлявшемуся с ремеслом палача, тогда он брал лук или дротик и со своего места, со своего трона вершил казнь на другом конце цирка, словно Юпитер Громовержец.
Едва император сел на свое место, как на арену выехали на колесницах гладиаторы. По обычаю, те, кому предстояло сражаться первыми, были выкуплены у хозяев. Но праздник был так значителен, что среди гладиаторов решились выступать и молодые патриции, желавшие угодить императору. Говорили даже, будто двое из них, известные всем как промотавшиеся распутники, нанялись за деньги – один за двести пятьдесят тысяч сестерциев, другой за триста.
Перед прибытием Нерона гладиаторы упражнялись друг с другом в ожидании сигнала к началу представления, словно предстоящий вскоре бой должен был быть простой состязательной игрой. Но едва в цирке раздалось: «Император! Император!», едва Цезарь – Аполлон воссел на трон напротив ложи весталок, как на арену вышли распорядители игр, неся отточенные мечи. Они вручили их гладиаторам взамен затупленных, служивших им для упражнений. Затем гладиаторы прошли перед Нероном, подняв мечи, чтобы показать ему, как остро те отточены. Он мог убедиться в этом, стоило лишь ему чуть наклониться: его ложа возвышалась над ареной всего на девять-десять ступней.
Цезарю представили список гладиаторов, чтобы он сам указал, в каком порядке им выступать. Он решил, что первыми будут сражаться ретиарий и мирмиллон,[282] после них на арену выйдут димахарии,[283] затем андабаты.[284] А потом, в завершение первой части представления, которая должна была кончиться к полудню, двое христиан – мужчина и женщина – будут отданы на растерзание диким зверям. Народ, по-видимому, остался доволен таким порядком первой части и под возгласы «Да здравствует Нерон! Слава Цезарю! Удачи тебе, император!» из двух дверей на противоположных концах арены вышли первые два гладиатора и двинулись навстречу друг другу.
Согласно желанию Цезаря, это были мирмиллон и ретиарий. Первый (его называли также «преследователь», потому, что ему приходилось чаще наступать, чем обороняться) был одет в светло- зеленую тунику с поперечными серебряными полосами, перехваченную чеканным медным поясом с инкрустациями из коралла. Левую ногу его закрывал бронзовый наголенник; на голове был шлем с прорезями для глаз – вроде тех, что носили рыцари в XIV веке, – увенчанный нашлемником в виде головы зубра с длинными рогами и полностью закрывавший лицо. На левой руке он нес большой круглый щит, а в правой держал дротик и дубинку, налитую свинцом, – это были доспехи и оружие галлов.
У ретиария в правой руке была сеть (ей он и был обязан своим наименованием) наподобие той, что в наши дни у рыбаков называется накидной; в левой руке, прикрытой маленьким щитом (под названием «парма»), он держал длинный трезубец с рукоятью из кленового дерева и стальным острием. Он был одет в тунику из синего сукна, синие кожаные котурны, позолоченный бронзовый наголенник. В отличие от своего противника, он выступал с открытым лицом, а на голове у него вместо шлема был лишь длинный синий шерстяной колпак, покрытый золотой сеткой.
Противники начали сближаться, но шли друг к другу не прямо, а по окружности: ретиарий держал наготове сеть, мирмиллон нацелил свой дротик. Как только ретиарию показалось, что противник досягаем, он прыгнул вперед, одновременно развернув и бросив сеть. Но мирмиллон, следивший за каждым его движением, успел отскочить назад, и сеть упала у его ног. В то же мгновение, чтобы не дать противнику времени прикрыться щитом, он метнул дротик. Однако ретиарий заметил это и наклонился, впрочем, недостаточно быстро, чтобы оружие, нацеленное ему в грудь, не успело сорвать с него изящный головной убор.
Тут ретиарий стал стремительно отступать, волоча за собой сеть, хотя его грозный трезубец был при нем: чтобы применить это оружие, надо было сначала поймать противника в сеть. Мирмиллон устремился за ним, но его движения замедляла тяжелая дубинка, и узкие прорези в шлеме ограничивали поле зрения, поэтому ретиарий успел снова развернуть сеть и приготовиться к бою. Затем он вернулся в исходное положение, а мирмиллон приготовился к защите.
Преследуя противника, мирмиллон подобрал свой дротик, а также синий колпак ретиария, заткнув его себе за пояс как трофей. Таким образом, оба гладиатора снова были при оружии. На этот раз первым начал мирмиллон: дротик, брошенный со всей силой его могучей рукой, попал в середину щита ретиария, пробил покрывавшую его бронзовую пластину, семь полос кожи, натянутых крест-накрест, и оцарапал грудь. Зрители подумали, что ретиарий смертельно ранен, и со всех сторон послышалось: «Задет! Задет!»
Но ретиарий отвел в сторону щит с торчащим в нем дротиком, и все увидели, как незначительна его рана. Раздались радостные возгласы: зрители больше всего не любили, когда бой завершался слишком быстро. Поэтому на гладиатора, поражавшего противника в голову, всегда смотрели с презрением, хотя такие удары и не были запрещены.
Теперь мирмиллон в свою очередь пустился бежать: его дубинка была грозным оружием, пока он преследовал бегущего ретиария, но, если у того сеть была наготове, становилась бесполезной. Ведь для того чтобы нанести удар, ему пришлось бы слишком близко подойти к противнику и тому ничего не стоило бы накинуть свою смертоносную сеть. Мирмиллон убегал по всем правилам, ибо бегство от противника тоже было искусством. Однако и в этом маневре ему мешал тяжелый галльский шлем. Вскоре ретиарий приблизился настолько, что раздались возгласы зрителей, предупреждавших галла об опасности. Гладиатор понял, что неминуемо погибнет, если тут же не избавится от своего бесполезного шлема. Не останавливаясь, он расстегнул железную пряжку и отбросил шлем подальше. И изумленные зрители узнали
