Приор Мартин мог бы оказаться первым, вошедшим во двор монастыря, если бы не задержался у мертвого монаха возле выхода. Пока он нагибался, чтобы рассмотреть черную рясу, валявшуюся небрежной кучей на каменном полу, оба послушника, которых он привез из Браунау, пробежали мимо него и выскочили во двор. Мартин схватил съежившуюся фигуру за плечо, перевернул ее и тут же отшатнулся. Там, где раньше было лицо, зияла ужасная рана. Череп был рассечен надвое. Приор подавил стон и почувствовал, как желудок поднялся к горлу. Голова покойника повернулась и легла приору на ноги, прежде чем он сумел оттолкнуть ее. Секунду он стоял как громом пораженный. Убийственный шум во дворе почти умолк; прошло какое-то время, прежде чем он услышал его снова за звуками непогоды и их горячей дискуссии в зале для собраний. Прошло еще несколько мгновений, в течение которых они растерянно переглядывались, прежде чем Мартин развернулся и поспешил прочь из зала, а за ним заторопились послушники. Простонав, Мартин вытащил ноги из-под головы мертвеца и содрогнулся от ужаса, когда тот опять повернулся и на пол хлынул поток крови, раздробленных костей и зубов. Приор прижался к стене и осторожно отошел подальше, едва ли замечая, что губы его движутся, как в молитве, подобрал полы сутаны и побежал дальше.

Снаружи он натолкнулся на стену из черных монашеских ряс. Чьи-то руки крепко схватили его; он начал прорываться через ряд людей. Всего их было пятеро; мертвец в коридоре был шестым в их группе, а седьмым Хранителем…

Вид огромного толстого послушника, которого остальные дразнили Букой, сидевшего теперь на коленях и пытавшегося совладать с приступами рвоты, в то время как другой послушник, худой парень по имени Павел, стоял рядом с ним с выражением ужаса на лице, расплывался у Мартина перед глазами, как и поле битвы, покрытое изуродованными, растерзанными телами. Но в то же время он понял, что седьмой Хранитель и был тем, кто заварил всю эту кровавую кашу. У Мартина было такое чувство, будто он падает в бездонную пропасть. Мелкий град хлестал его по лицу. Он вытер мокрые глаза. Седьмой Хранитель был почти на противоположном краю монастырского двора. Он вырвал свой топор из чьего-то тела, поднял оружие над головой и, вопя, помчался по направлению к монастырским воротам. Мартин не сомневался, что он пытался вырваться на волю – и если бы ему удалось выбежать за стены обители и достичь деревни по ту сторону скал, то именно там началась бы настоящая резня. Приор быстро развернулся.

Пятеро Хранителей жались друг к другу. Там, где капюшоны соскользнули с голов, лица отражали ужасный шок, охвативший и юного Павла. Хранители с арбалетами подняли свое оружие и прицелились; острия указывали на бегущего с топором безумца. За один удар сердца Мартин понял, что стрелу направили на сумасшедшего. Но ясно было и то, что мысль о собственной неуязвимости, вколоченная в головы Хранителей, не давала им спустить стрелу, которая могла бы положить конец бессмысленной резне. Мартин застонал от ужаса. Как такое могло случиться, после всех этих лет, в течение которых монахи доказывали, что они истинные ревнители христианства? Однако приор точно знал, как такое могло произойти: еще никто никогда не отдавал приказа Хранителям убить человека. Он, приор Мартин, был первым. Глаза стрелка над желобком арбалета были широко открыты. Мелкий град хлестал его по лицу.

– Стреляй! – закричал Мартин.

Стрелок прищурил глаза, и его взгляд сфокусировался на жертве. Увидев их выражение, Мартин вздрогнул, как от удара. Он осознавал, что разрушает еще одну душу, и понимал, что выбор у него невелик. Безумец уже почти достиг ворот и начал вращать своим топором.

– Стреляй!

Щелкнул, срабатывая, арбалет. Голова Мартина мгновенно развернулась. Но не успел он вглядеться получше, как болт уже достиг своей цели. Безумец упал на землю. На какое-то мгновение Мартину показалось, что возле ворот, там, куда бежал сумасшедший, он увидел ребенка, но приор моргнул, и видение исчезло. Было совершенно невозможно разглядеть что-либо сквозь град. Холодные пальцы пробежались по спине Мартина, когда он неожиданно подумал, что, возможно, в ту секунду, он взглянул на душу убитого, как раз собиравшуюся в путь. Приор вздрогнул и перекрестился. Потом медленно повернулся.

Арбалет все еще был вскинут. Глаза стрелка лихорадочно блестели. Когда Мартин поднял руку и надавил на зажатое в руках монаха оружие, опуская его, прищур Хранителя стал еще напряженнее, и глаза начали закатываться.

Мелкий град закончился так же неожиданно, как и начался. Тишина, последовавшая за этим, казалось, поднялась из замаранного пола монастырского двора. Мартин явственно ощущал на себе взгляды Павла и Хранителей. К запаху холода и сырой земли примешивался запах свежей крови. Приор знал: он должен что-то предпринять, если не хочет допустить, чтобы институт Хранителей прекратил свое существование здесь и сейчас. Однако ощущал, что, отдав приказ, он переступил через бездонную пропасть, а сделать шаг в обратную сторону для человека невозможно. Некий голос в нем вопил от ужаса: «Господь на небесах, помоги мне, я ведь совершил все это ради Тебя и ради защиты человечества!»

– Хранители! – вскричал он. Пятеро мужчин в черных монашеских рясах вздрогнули. – Хранители! Какова ваша задача?

Они молча смотрели на него. Их губы беззвучно шевелились.

– Именно! – воскликнул Мартин. – А что вы вместо этого делаете?

Монах с арбалетом попытался что-то произнести. Он указал на поле бойни.

– Для чего вас избрали?

Монах с арбалетом что-то пробормотал.

– Ваша задача – защищать христианство. Этих людей мы больше не можем защитить: они мертвы! Двое ваших братьев также мертвы. Ваше единство нарушено, защитный вал уничтожен, и гибель может просочиться отсюда в мир! Возвращайтесь к выполнению своего задания! Вспомните о своей клятве!

Медленно в стеклянные глаза мужчин начало возвращаться некое подобие жизни. Они переглянулись, потом посмотрели на Мартина.

– Да защитит и укроет вас Господь, – прошептал приор.

Они молча повернулись и быстро скрылись в здании монастыря, один за другим сливаясь с темнотой внутри постройки. Темнота эта становилась все гуще, по мере того как солнце наверху в небе приближалось к прорехе в темных тучах и начинало заливать все вокруг ярким светом. Когда глаза Мартина привыкли к темноте, в которую он всматривался, приор увидел, что по ту сторону дверного проема стоит брат Томаш и смотрит прямо на него. Мартин неожиданно осознал, что находится прямо возле места бойни, как будто именно он и был виноват в ней. «В определенном смысле так оно и есть, – подумал он. – Все эти женщины и дети были убиты сумасшедшим, однако, когда я наконец предстану перед Судией, их души будут повешены на меня». Его охватил страх, от которого его затошнило, и он постарался, чтобы чувства не отразились на лице. Голова Томаша была словно вырезана из потемневшей от времени кости. Приор видел, как движутся губы старого монаха, и, хотя он не мог его слышать, он знал, что тот говорил: «Их кровь падет на твою голову, отец настоятель». Мартин отвернулся и, спотыкаясь, побрел по двору, мимо первой жертвы. Он сглотнул и отчаянно попытался не смотреть на искаженное лицо, переведя взгляд на темный тюк рясы возле ворот. Лужи воды сверкали в солнечном свете, а лужи крови оставались матовыми, как пятна израненной земли. Топор Хранителя блестел: остатки ливня омыли его, и он выглядел таким новым, как будто им еще не пользовались. Мартин пристально посмотрел на оружие и поймал себя на том, что молится, чтобы все происшедшее оказалось бредовым видением. Однако ему пришлось не единожды оглянуться, чтобы осознать: все его надежды тщетны. Он подумал об образе, привидевшемся ему: о ребенке, неожиданно появившемся у ворот и стоявшем на месте, пока сошедший с ума Хранитель мчался к нему с занесенным топором. Мартин снова посмотрел на труп. Он хотел наклониться, чтобы закрыть убитому глаза, но силы неожиданно покинули его. В горле у него встал ком и начал душить его.

– Да сжалится над ним Христос, – прошептал приор.

– Да смилуется Господь над всеми нами, – произнес тихий голос рядом с ним.

Брат Томаш стоял возле него и смотрел на всех убитых.

– Мы делаем работу дьявола, – сказал старик.

– Нет, мы защищаем от него мир.

– Ты называешь это защитой, отец настоятель? Почему мы не помогли этим несчастным женщинам?

– Иногда жизнь многих перевешивает жизнь немногих, – ответил приор Мартин и сам себе не