l:href='#n_125' type='note'>[125] или еще какого-нибудь модного гуру. С другой стороны, я готов пойти навстречу брачующимся, если им, как современным людям, формулировки брачных обетов кажутся чересчур суровыми. Я также придирчив к музыке и не допускаю никаких там «О, обещай мне» или «Господь сотворил тебя для меня». Я не разрешаю использовать ни свадебный марш Мендельсона, поскольку это театральная музыка, ни марш из «Лоэнгрина», который был прелюдией к удивительно неудачному браку. Я не желаю рассматривать себя как живописное приложение к народному обряду, выполняемому людьми, у которых нет ни капли веры в Бога. Однако я не требую от людей, которых венчаю, строгого следования христианским канонам, поскольку и сам не очень ортодоксален.
Поэтому меня удивило стремление Артура и Марии сделать все строго по писаному. Удивило и немного встревожило: по моему опыту, чрезмерная ортодоксальность ведет к беде; некоторая доза пофигизма дает гораздо лучшие результаты.
Беседа с Артуром и Марией состоялась в моих апартаментах в Плоурайте в понедельник накануне венчания. Мария пришла раньше, и я обрадовался, потому что хотел поговорить с ней с глазу на глаз.
— Артур знает про вас с Холлиером?
— О да, я ему все рассказала, и мы согласились, что это не считается.
— В каком смысле «не считается»?
— Это значит — в том, что касается нас двоих, я все еще девственница.
— Но, Мария! В наши дни девственность невесты обычно никого не волнует. Что важно, так это любовь, доверие и серьезные намерения.
— Не забывайте, что я наполовину цыганка, а для цыган это очень важно. Все зависит от того, чья девственность: для пустых людей она, без сомнения, пустой звук.
— Тогда что вы сказали Артуру? Что, держали фигу в кармане?
— Симон, я не ожидала от вас такой пошлости.
— Это не пошлость. Я просто хочу быть уверен, что вы себя не обманываете. Для меня это не имеет значения, но, если для вас имеет, я хочу быть уверен, что вы действуете сознательно. Важнее всего — излечились ли вы от любви к Холлиеру.
— Не совсем. Конечно, я его все еще люблю; кроме того, Артур дарит мне на свадьбу папку Грифиуса, и, конечно, я буду работать над ней вместе с Холлиером. Но он — мятежный ангел, как и вы, милый Симон, и я люблю его так же, как вас, — хотя, конечно, вы священник, а он своего рода маг, а это очень большая разница.
— Почему?
— Маги не считаются. Мерлин, Клингзор и все прочие были не способны на человеческую любовь и обычно вдобавок импотенты.
— Жаль, что Элоиза с Абеляром этого не знали.
— Да. Они ужасно влипли. Если бы Элоиза хоть чуточку более трезво смотрела на вещи, она бы поняла, что Абеляр чудовищно наивен в человеческих отношениях. Но конечно, ей было всего семнадцать лет. О, эти письма! Но не будем о них. Холлиер помог мне понять, что такое мудрость и научное познание, — вот что важно, а не то, что я один раз споткнулась на пути. А вы помогли мне ощутить — в меру моих теперешних способностей — щедрость и радость научного познания. Поэтому я люблю вас обоих. Но Артур совсем другой, и то, что я приношу ему, не тронуто ни одним мужчиной.
— Это хорошо.
— Артур говорит, что физический акт любви — метафора духовной встречи. С Холлиером это определенно было так. Независимо от того, что чувствовала я, он тут же устыдился.
— Я и не подозревал, что Артур такой философ в этих вещах.
— У него бывают удивительные мысли.
— У вас тоже. Я думал, вы хотите убежать от своего цыганского наследия.
— Я и хотела… до встречи с Парлабейном. Но он столько говорил о необходимости признать собственные корни и их равноценность кроне… Он помог мне понять, что я не смогу убежать от своей цыганской крови. Я должна ее признать, потому что иначе она будет глодать меня всю жизнь, как язва. Мы собираемся проделать и цыганские обряды…
— Постойте! Я хочу вас обвенчать, но я не потерплю всякого там рассекания запястий, смешивания крови, махания кровавыми полотенцами в доказательство девственности и прочего. Я думал, вы хотите заключить христианский брак.
— Не бойтесь, ничего такого не будет. Но Ерко очень серьезно относится к своей роли — он ведь заменяет мне отца. Кстати, по цыганскому счету он, как брат матери, даже важнее. Ерко потребовал у Артура, и получил, выкуп за меня — золотом. И церемониально принял Артура как
— Да вы целый цыганский хоровод устроили. Вы уверены, что после всего этого хотите еще и венчаться?
— Симон, как вы можете! Конечно мы хотим, чтобы наш брак благословили. Мы серьезные люди. Я стала гораздо серьезнее, гораздо реальнее, оттого что признала свои цыганские корни.
— Ясно. А как у Артура с корнями?
— У него весьма обширная корневая система. Полный погреб сушеных корней, как он сам выражается.
Пришедший Артур не поддержал тему корней. Кажется, ему больше хотелось прочитать мне лекцию об ортодоксальном подходе, о котором он оказался неожиданно высокого мнения. Артур сообщил мне, что в наши дни распадается столько браков, потому что люди боятся задать для себя достаточно высокую планку: вступая в брак, они одним глазом косят в сторону пожарных выходов, вместо того чтобы принять его как состояние, из которого отступать некуда.
Наверное, он ожидал, что я начну с жаром соглашаться. Но я не стал. Впрочем, я и не спорил: я слишком хорошо знаю жизнь, чтобы пытаться что-либо объяснять настоящему богачу. Они не лучше молодежи: они знают всё. Мария и Артур согласились, что не хотят упрощенной венчальной службы из современных требников, поэтому Артур принес с собой красивый старинный томик, датированный 1706 годом, с портретом королевы Анны (вот уж действительно, лучше не нашел) на фронтисписе, — явно из коллекции покойного Фрэнсиса Корниша. Я, конечно, знал порядок этой службы, но счел необходимым пройти ее с Артуром и Марией, чтобы они точно знали, во что ввязываются. Разумеется, они настояли на включении той части поучения венчающимся, где им запрещают вступать в брак «для удовлетворения людских страстей и похотений, подобно безсловесным животным». Артур и Мария пожелали принести брачные обеты «во избежание блуда»,[126] а Мария заявила, что готова публично пообещать «бояться своего мужа». Да, они действительно хотели, чтобы во время венчания прозвучало слово «бояться», столь ненавистное современной эмансипированной молодежи. На мой вопрос Мария ответила, что рассматривает это обещание как нечто вроде клятвы верности монарху, — еще один обет, который современные люди не принимают всерьез.
Я бы не согласился на подобные анахронизмы, но эти двое ужасно трогательно радовались, что брак «был установлен для доброжелательного общения, взаимной помощи и поддержки». Они явно искали именно этого, и Артур высказался весьма красноречиво:
— Люди совершенно недостаточно общаются. Те, для кого секс — хобби, распространяются о своем любимом занятии, но никогда не признаются, что с возрастом оно неминуемо уходит на задний план. Кое-кто считает брачным алтарем не кровать, а кухонную плиту, ставя брак на службу чревоугодию. Но почему никто не вспоминает о тесной дружбе на всю жизнь? Такая дружба воплощается в разговорах на самые разные темы. Если люди по-настоящему живут и мыслят, то эта дружба никогда не кончается, она удлиняет саму жизнь, потому что всегда находится что-то еще не сказанное.
— Я раньше думала, глядя на пары в ресторанах: как ужасно, когда люди сидят и молча едят, ни словом не обменяются, — сказала Мария. — Но теперь я понимаю, что это не обязательно так. Может быть, им для общения не нужно все время говорить. Истинное общение — это не обязательно шевеление языком; иногда это — насыщенное глубоким смыслом общее молчание. Но мы с Артуром говорим не переставая с тех
