явилось самое прекрасное создание, которое я когда-либо видел.
Очевидно, Франческо вопреки своему собственному совету тоже не смог упустить такой возможности. Он снял повязку и пытался не таращиться прямо на Вестника, как бы в знак уважения, но непроизвольно следовал за ним взглядом. Со священным трепетом в голосе он пробормотал:
— Тебя, видно, свыше благословили…
Я пребывал в таком ослеплении, что сумел только повторить вслед за ним:
— Благословили…
— Михаил, — прошептал Франческо. — Архангел…
Михаил был примерно семи футов ростом, волосы его развевались, точно дикая и светлая река. Из спины у него росли два девственно-белых крыла размахом как минимум пятнадцать футов, и он парил свободно, словно самый ветер был создан нести его совершенное тело. Кожа его лучилась ярчайшим солнечным светом, а глаза пылали огромными сферами. Несмотря на это сходство с Хароном, эффект получался прямо противоположный: у лодочника вид был зловещий, а в сверкающие глаза Михаила было больно смотреть.
Архангел мягко опустился у врат Дита. Мятежные ангелы не решились преградить ему путь и рассыпались в разные стороны. В воздухе вокруг Архангела все сверкало и искрилось от всеобщего трепета. Я бы описал цвета, но названий для них нет; они невидимы для человеческого глаза.
Я впервые почувствовал, как воспринимают мир дальтоники. В тот момент мне показалось, что до сих пор я видел самый-самый краешек возможного спектра.
Под ногами архангела Михаила был уже не мерзкий пепел Ада, земля зеленела все ярче и ярче. Обугленные деревья, нависавшие над нами, вдруг покрылись молодыми листочками. Архангел невыразимо изящным движением простер руку, и с ворот в одно мгновение слетела ржавчина. Ворота распахнулись от легчайшего прикосновения.
Архангел обернулся к нам. Франческо опустил голову и сотворил крестное знамение. Я смотрел прямо, не отрываясь. Я никогда не жаждал узреть божество и поэтому в отличие от Франческо не испытывал боязни от представшего нам зрелища.
Архангел Михаил улыбнулся.
Я впервые осознал, что это все вовсе не галлюцинация. Я действительно был в Аду и взаправду увидел Божественное. Сомнений не осталось: я слишком человечен, я бы не сумел придумать такую улыбку. Словно поцелуй, вдруг поглотивший самые мои постыдные секреты.
Коротко взмахнув крылами, архангел снова поднялся в воздух, в вихре моментального торнадо. Вослед тянулись все цвета, что он явил с собой, и таяли ему вослед. Небывалая зелень травы снова сменилась тусклой серостью грязи. Из деревьев вытекла вся жизнь. Ворота моментально заржавели, но не закрылись. Цвета слились вдруг, как вода из ванной… вот только слив располагался сверху, в небе. Архангел Михаил исчез, и за ним, в крошечное отверстие в небе Ада, улетучились остатки цвета.
Прошло несколько зачарованных минут. Франческо вновь обрел дар речи:
— Ты должен войти в ворота один.
Я пожал ему руку. Жест получился какой-то незначительный, и я признался, что не знаю, как благодарить Франческо.
— Это я, — возразил он, — должен тебя благодарить. Я не только ради Марианн взялся за задание, это ведь была расплата!
— За что?
— Отец мой был стрелок по имени Никколо, в германской кондотте, и его убили. Но его приятель Бенедетто сумел сбежать при помощи двух германских стрелков и привез арбалет моего отца в Фиренце. — Тут Франческо стиснул мои руки. — Тот арбалет — все, что осталось мне на память об отце.
— Мой экземпляр «Ада» тоже принадлежал твоему отцу?
— Да. Он бы хотел оставить его тебе. — Франческо низко поклонился. — Grazie.
Мятежные ангелы не посмели меня остановить, и я вошел в ворота. Я знал, что будет дальше: Шестой круг, место для еретиков, усеянное горящими могилами и надгробиями. Однако, оказавшись за воротами, я увидел, что Inferno Франческо исчез. Я стоял на утесе, над морем. Оглянулся — но ворот Дита тоже не было.
Чайки с радостными криками метались над водой. Трава была подернута холодной росой, мои голые пятки щекотала трава. Я был теперь полностью обнажен, кожа совсем исцелилась; одежда моя исчезла, монетки на шеи тоже больше не было. Светало, меня холодил ветерок, и я чувствовал себя восхитительно живым.
Футах в двухстах от меня на скале одиноко застыла другая фигура — кажется, женщина, вглядывается в океан. Конечно, я понял, кто это. На вид ей казалось слегка за сорок, и лишь глаза, высматривающие что-то вдали, выдавали куда более солидный возраст. Волосы ее были собраны на затылке, плечи укрывала плотная шаль. Платье слегка износилось, ботинки запачкались. Я окликнул ее по имени:
— Вики?
— Да… — Она ни на секунду не спускала взгляда с моря.
— Ты его видишь?
— Я вижу его повсюду.
Я посмотрел вдаль. На море не было ни одной лодки — лишь одинокая, пространная гладь воды. Я осторожно спросил:
— Ждешь, что Том вернется?
— За этим ли я здесь стою?
— Я не знаю.
Из шпилек выбилась прядь волос. Вики поправила локон.
— Конечно, да!
Ветер трепал ей подол платья. Волны бились о камни. Мы долго молчали. Я размышлял о том, что вскоре мое Адское путешествие должно завершиться. «Это последний призрак». Мы так и стояли на одиноком посту у края мира, и каждый ждал события, поторопить которое было не в его власти.
— У тебя нет горящей стрелы, — наконец произнесла Вики.
Верно. Я оставил стрелу позади, у врат Дита, воткнутой в землю, как импровизированный алтарь. Быть может, она до сих пор горит — как знак, что я побывал в этом месте.
— Это не важно. Здесь она не понадобится.
— Что мне делать дальше?
— Быть может, пришел и твой черед ждать. — Она пошире расставила ноги, сгорбилась от морского ветра. — Любовь — такое дело, которое нужно беспрестанно повторять.
В этот момент мне явилось великое ничто ее бытия: Вики и впрямь останется здесь навсегда — ждать, когда вернется Том. Насколько я мог судить, она даже не заметила моей наготы. Сомневаюсь, замечала ли она вообще хоть что-то, кроме распростертой перед ней морской глади.
— Это место не мое, — произнес я.
— Ты уверен?
— Пожалуй, я пойду дальше…
Она даже не отвела глаз от моря.
— Удачи.
Слова ее казались мне странными — пока я не сделал первый шаг.
Земля задрожала, как будто что-то совершалось позади, подо мной, повсюду вокруг меня. Мне на миг почудилось, что возвращается архангел Михаил, но потом стало ясно: то дрожит под нами край утеса. Я испугался, как бы камень не раскрошился под ногами, рванулся в сторону… От скалы с ужасным треском отвалился осколок, я едва успел отскочить. Обернулся, ожидая, что увижу оползень…
Но утес не осыпался. Кромка его следовала за мной, не приближаясь и не удаляясь, хотя я уже бежал прочь. В спине знакомо зашуршало. «Я уже здесь».
Первой мыслью было — не бегу ли я на месте, точно по беговой дорожке? Но нет… Говоря, что кромка утеса следовала за мной, я именно это и имею в виду, буквально.
