Мы приблизились к воде; к нам уже двигалась лодка, как будто кто-то заранее прослышал о нашем появлении.

— Лодкой правит Флегий, сын Ареса. Когда Аполлон изнасиловал его дочь, Флегий поджег храм бога. Аполлон поразил его стрелой и приговорил к такому наказанию.

Удивительнее всего был большой угловатый камень, который парил над хрупким черепом Флегия, в любой момент готовый обрушиться. Измученный Флегий то и дело с опаской бросал взгляд вверх, а лодка с каждым взмахом его шеста была к нам все ближе. И камень неотрывно следовал за лодочником, не меняя положения над его головой.

От долгой жизни без солнца лицо у Флегия болезненно пожелтело; вены взбухли, как лиловая паутина, тонкие волосы выпадали пучками. Тонкие руки высовывались из рукавов, которые давно потеряли свой первоначальный цвет от пота.

— Кто такой ты, что посмел принести стрелу ко мне на берег? — У Флегия плохо получалось говорить зловещим голосом — несчастный лодочник то и дело отвлекался на камень над своей головой.

Он пытался грозно хмуриться, но то и дело стрелял глазами вверх, на любое подрагивание булыжника.

— Постарайся простить нашего неразумного друга, — попросил Франческо. — Ведь он молод и все еще жив.

— Это ничего не значит. — Флегий нервно дернулся влево и опять посмотрел на пас.

— Ты переправишь нас через эти воды, чтобы он продолжил свой путь?

— А зачем мне это? Он еще не умер. Франческо начал было:

— Он друг…

— Марианн Энгел, — перебил Флегий. — М не это все равно.

Лодочник взялся за шест, желая развернуть свое судно, но Франческо крикнул:

— Многое зависит от твоей помощи, Флегий!

Флегий, кажется, заинтересовался и обернулся к нам.

— С чего бы это?

— Если ты знаком с Марианн, то понимаешь — это путь любви.

— Что мне любовь?

— Разве не любовь к дочери привела тебя сюда? Неужели ты способен заточить в Аду другого такого же человека? Ведь ему здесь не место!

Впервые Флегий посмотрел на меня, а не на камень.

— Расскажи мне о любви к той женщине.

Я постарался ответить как можно искреннее:

— Не могу.

Флегий насупил брови.

— Тогда к чему уважать твою просьбу?

— Те, кто думает, что можно описать любовь, — отозвался я, — ничего о ней не знают.

Ответ, похоже, удовлетворил Флегия, и он жестом пригласил нас в лодку, решив не брать платы. Мы пересекали Стикс, а я не мог отвести взгляда от трех горящих башен, краснеющих в отдалении.

— Дит, — произнес Франческо. — Столица Ада.

Мы были доставлены к огромным железным вратам, охраняемым мятежными ангелами, которые осуждающе рассматривали нас темными, недобрыми глазами.

Существа были обнажены, без признаков пола; сверкающая белая кожа усеяна большими нарывами; за спинами торчали полинялые крылья, а вместо нимбов — огненные волосы.

Предводитель мятежных ангелов выступил вперед:

— Вы не пройдете. Этот жив.

— Мне все так говорят, — огрызнулся я.

Франческо смерил меня неодобрительным взглядом и вновь обратился к вожаку:

— Жизнь его не ваша забота. Такие правила здесь не действуют, потому что ему суждено пройти во врата.

— И кто же он?

— Тот, — объявил Франческо, — кто при жизни войдет в Царство Смерти.

Впрочем, что бы он обо мне ни рассказывал, это не действовало. Ангелы каркали, ерзали и на все просьбы Франческо отвечали отказом. Проводник мой явно натолкнулся на барьер, который не преодолеть разговорами.

Мы отошли посовещаться. Я спросил, что нам теперь делать, и Франческо посмотрел на меня так, будто вопрос мой невероятной глупости.

— Будем молиться, — заявил он.

Я сказал, что никогда не молюсь, но он сурово укорил меня.

— Ты в Аду. Пора начинать!

Франческо отобрал у меня пылающую стрелу и воткнул в землю, потом размотал с моего пояса платье Сэй и тут же разорвал на куски. Обвязал мне голову тонким и длинным лоскутом ткани, чтобы я ничего не видел. Послышался невнятный шорох — Франческо укрывал тряпицами что-то еще — надо полагать, собственное лицо.

— Вскоре явится такое, на что нельзя смотреть, — предостерег он. — Зажмурь глаза покрепче, даже под повязкой.

Я молился впервые в жизни и чувствовал себя преглупо, впрочем, после всего, что Франческо сделал для меня, я по крайней мере должен был уважить его просьбу. Мне было слышно, как Франческо шепчет по-итальянски, восхваляет Господа и просит указать путь. Я же со своей стороны молился, чтобы ломка без морфия закончилась. И чтобы Марианн Энгел была в безопасности, где бы сейчас ни находилась. Послышались шаги, что-то зашуршало в воздухе. Ближе, еще ближе…

— Не смотри! — приказал Франческо. — Они позвали Медузу.

И тогда я догадался, что это шуршит: змеиные языки в воздухе. Они тянулись ко мне, вынюхивали в кои-то веки попавшее в Ад свежее мясо, и вдруг змеиный язык осторожно лизнул меня в щеку. Потом другой, еще один, еще. Кожа моя, полностью восстановленная, снова обрела способность чувствовать, но до чего жестокая шутка — ощущать сотни змеиных поцелуев! Змеи тыкались своими треугольными головками ко мне под глазную повязку, пытались ее сдвинуть, заставить меня посмотреть на горгону, но я придержал лоскут руками.

Лицо Медузы было в каких-нибудь нескольких дюймах от меня, она зашипела, Я чувствовал ее смрадное дыхание и воображал, как шевелится ее собственный змеиный язык.

— Ссмотри. Ссмотри на меня. Ты жже хочешь, ссам знаешь! Это лишшшь игра воображжжения. Ты уйдешшь и не досмотришь ссон свой до конца? Утоли свое любопытство…

Но я был умнее. Если мне и суждено стать статуей, то уж лучше под руками Марианн Энгел, чем под взглядом горгоны.

Под ногами у меня затряслось, задрожало, как от землетрясения. Змеиные волосы Медузы оставили мое лицо. Земля содрогалась сильнее, и вскоре даже самый воздух вибрировал, как будто из него вот-вот должно было вырваться нечто новое. Железные врата загрохотали, словно к нам рвалась некая необузданная зверюга, а мятежные ангелы испуганно заскулили. Я почувствовал, как Медуза удаляется, услышал торопливую поступь. Решил, что это какой-нибудь фокус, и переспросил у Франческо, ушла ли онa на самом деле.

— Думаю, да, но ты не теряй бдительности. Лучше не снимать повязку.

Послышался хруст сухих веток, вокруг поднялась пыль, да такая, что я закашлялся.

— Что происходит?

— Я молился о Божественном Вестнике, — отвечал Франческо, — но боюсь поверить, что молитвы мои недостойные были услышаны.

Хотя Медуза, может быть, притаилась поблизости, я не удержался и стянул повязку. В конце концов, сколько выпадает человеку шансов повидать Божественного Вестника? Небо, до сих пор беспросветно темное, совершенно поменялось, словно Бог случайно опрокинул Небесную палитру. Теперь сверху ниспадали все чудесные оттенки Бытия. На стремительных мазках цвета, в окружении золотых вспышек,