— Почему именно эта? — спросил я.
— Ты был воином, а не менестрелем. Может, других песен просто не знал.
Мы еще поболтали; Марианн главным образом рассказывала мне про средневековый обычай слагать «minnelied» — любовные песни, — пока не настало время прощаться. Она собрала свои вещи и попросила меня закрыть глаза.
Я послушался, а она накинула мне на шею тонкий кожаный шнурок с подвеской-монеткой.
— Это правильно называется «ангел». Их делали в Энгельтале в шестнадцатом веке. Пожалуйста, прими его в подарок.
На одной стороне монетки был изображен некто, убивающий дракона; Марианн Энгел рассказала мне предысторию.
— Это архангел Михаил, из «Откровения»: «И разразилась на небе война: Михаил и ангелы его сражались с драконом… И сброшен был великий дракон».
— Спасибо, — поблагодарил я.
— В нужное время ты поймешь, что с этим делать.
Марианн Энгел часто отпускала подобные комментарии: в худшем случае, вполне бессмысленные, а в лучшем — загадочные. Я уже и не спрашивал, о чем она. Всякие попытки прояснить ее слова обычно приводили к тому, что беседа наша неловко обрывалась на полуслове, да и все равно объяснений было не дождаться.
Марианн Энгел предупредила, что не сможет навестить меня до Нового года, поскольку подвал у нее переполнился заброшенными химерами. Направляясь к выходу, она похлопала по чемодану с двумя сотнями штук баксов.
— Не забудь, ты переедешь ко мне.
«Думаешь, она станет промывать тебе катетер?»
Я сосредоточился на пустой палате. Ничего у этой змеи-мучительницы не выйдет.
«Интересно, станет ли она водить в дом мужиков с членами?»
Самая большая польза от моего старого пристрастия к наркотикам заключалась в возможности вычеркивать из памяти целые дни. Мне так хотелось забытья, которое всегда давали кокаин и алкоголь!
«Женщины многого хотят, но ты не сможешь дать им ничего».
Вошла доктор Эдвардс, в ярко-красном свитере по случаю праздника. Я раньше никогда не видел ее без больничного халата.
— Говорят, Рождество получилось веселое!
Я обрадовался Нэн — ведь ее появление означало, что змея на какое-то время исчезнет. Тварь предпочитала зудеть наедине со мной.
— Жаль, что вас не было.
Она проверила листок с моими назначениями.
— Может, в следующем году.
— Вы в этом как-то участвовали? — полюбопытствовал я. — Ну, то есть наверняка же надо было заполнить кучу бумаг — разрешения, отказ от ответственности, всякое такое.
— Больничной администрации действительно пришлось выработать определенную позицию, — призналась Нэн. — И потребовать гарантий по многим вопросам. А вдруг кто-нибудь получил бы пищевое отравление?
— Даже не представляю, чтобы Марианн Энгел сама разбиралась с бумажками.
— Я была связующим звеном между ней и администрацией, — отозвалась Нэн. — Однако лишь потому, что думала о пользе всех пациентов. Не только о вас.
— Спасибо. Я знаю, Марианн Энгел вам не очень нравится.
Доктор Эдвардс слегка выпрямилась.
— По-моему, она прекрасный человек!
— Но вот в ее способности ухаживать за мной вы сомневаетесь.
— Мои сомнения мало значат.
— Нет, много! — заявил я. — У вас красивый свитер. Идете развлекаться?
Она опустила глаза, как будто забыла, что на ней надето. Получилось неубедительно.
— Пусть моя личная жизнь останется личной.
— Вполне справедливо, — отозвался я. — Почему вы стали врачом?
— Это личный вопрос.
— Нет, — поправил я. — Я спрашиваю о профессии.
Нэн склонила голову набок.
— Причина не отличается оригинальностью. Чтобы помогать людям.
— А я думал, некоторые идут в медицину ради денег, — протянул я. — Почему ожоговое отделение? Есть же работа полегче.
— Мне здесь нравится.
— Почему?
— Когда пациенты выписываются отсюда, это… — Нэн запнулась, подбирая слова. — Когда я была интерном, меня учили относиться ко всем здешним пациентам так, как будто они уже мертвы. Понимаете, это такой прием — ведь большинство больных с тяжелыми ожогами умирают в первые несколько дней. Но если с самого поступления в больницу считать человека мертвым, а потом ему каким-то образом удается выдержать…
— Можно притвориться, что вы только спасаете людей и никого не теряете, — высказался я. — И как, работает?
— Иногда я это место ненавижу…
— И я тоже. — Мне захотелось взять Нэн за руку, но я не рискнул и вместо этого сказал: — По-моему, вы замечательный доктор.
— Я эгоистка. Мне просто хочется постоянно видеть, как люди выписываются. — Она подняла голову и снова взглянула мне прямо в глаза. — Вам кто-нибудь рассказывал, что у вас сердце два раза останавливалось во время срочных операций?
— Нет. Надо полагать, потом оно опять начинало биться.
— Так не всегда бывает.
— Я собираюсь переехать к Марианн Энгел.
— Я просто не хочу, чтобы вы ошиблись теперь, когда уже проделали такой путь.
— Если я к ней не поеду, то даже не представляю, для чего вы спасли мою жизнь.
Нэн обдумала мое заявление.
— Я не умею спасать жизнь. Максимум, что я могу, — помочь некоторым людям не умереть до срока. И даже это не всегда удается.
— Ну, — заметил я, — я-то по-прежнему здесь.
— Верно. — Нэн взяла меня за руку, но тут же отпустила и пошла к выходу.
В дверях вдруг обернулась и добавила, хотя как будто не собиралась:
— Я встречаюсь с бывшим мужем, выпьем по стаканчику бренди. Поэтому и свитер надела.
— Не знал, что вы были замужем.
— Была когда-то. — Она замешкалась в дверях, неловко дергая ручку. — Мой муж хороший человек, мы просто не подходили друг другу. Случается…
После Нового года Марианн Энгел еще решительнее взялась участвовать в моих реабилитационных занятиях. Меня обучали искусству чистить зубы, застегивать рубашки и пользоваться разной утварью, оттачивая НПЖ — Навыки для Повседневной Жизни — и готовя к выписке. Всякий раз, когда я пытался действовать здоровой рукой, Саюри меня укоряла.
«Пусть это и проще сейчас, — говорила она, — но если вы будете продолжать в том же духе, со
