Воспоминания былого, ушедшего, невозвратимого. Воспоминания святого. Я сижу на подоконнике и терзаю себя мыслями. Или это совсем не терзания, а попытка отключиться? Это бег. Я словно самка кита, отчаянно уплывающая от браконьеров. Подо мной мой китёнок, и я закрываю его своим телом. Во мне — стрелы. Кровь хлыщет, оставляя за собой тёмно-бордовую дорожку, словно нефть, которая растеклась в океане. Скоро подоспеют акулы. Но до этого меня успеют погрузить на судно. Мой маленький китёнок, меня лишат тебя. Тебя лишат меня.
Мне стоит лишь закрыть глаза, чтобы представить тебя рядом. Я чувствую теплоту вокруг себя— это ты окружаешь меня. Проводишь рукой по щеке.
- Ты пришла?— с улыбкой спрашиваю я.
- Пришла,— слышу я в тишине.
- Я знала, что ты придёшь.
Дальше мы молчим. Мы находимся рядом. Так близко. Так честно. Мы составляем единое целое. Ты как никогда плавно протекаешь в моём сознании. Нежно входишь в представление. Наполняешь всё вокруг собой. Я расслабляюсь— первый раз за последнее время. Летим вперёд. Вдвоём. Смеёмся с ветром. Целуешь руки мои. Ты вернулась.
Ты вернулась.
Доверяюсь пространству.
64.— Что с тобой? Ты уже проснулась?
Удар.
Темнота.
Холод.
Тебя нет.
— Эй?! Ты уже проснулась? — доносится с кровати.
Я со всей силы толкаю пепельницу. Она падает на пол и разбивается. Девушка моментально затихает, робко натянув на себя покрывало. Она ожидает, что я сделаю дальше. Если бы я сама знала, что буду делать.
Пепел смахиваю на пол. Всё равно, его теперь там полно.
Она нарушила нашу с тобой гармонию.
— Оденься!— сухо говорю я.— И вали отсюда.
Она не двигается с места и испуганно смотрит на меня.
— Оденься, пожалуйста, и уходи,— спокойно повторяю я, удивляя её быстрой сменой тона.
Она встаёт с кровати. Спешно одевается и уже в коридоре осторожно спрашивает:
— А как же крыша?
Мне не хочется сейчас контролировать себя, но я контролирую. Она должна быстрее уйти или иначе она увидит мои слёзы. Начнёт проявлять не нужное мне участие, совать мне под нос стакан с водой, будет приставать с вопросами. Она увидит, что такое боль.
Она увидит, что такое боль. Она не готова к этому.
— Иди на крышу. Без меня. Я не хочу,— я спрыгиваю с подоконника.— Осторожней, не поранься,— показываю я ей на разбитую пепельницу.
Она идёт к окну, боязливо поглядывая на меня.
— Ты мне ничего не сделаешь?
— Не сделаю, если не будешь много болтать. Я сейчас слишком напряжена. Мне нужно побыть одной, — единственное, о чём я считаю нужно сообщить.
— Я быстро, — она открывает окно и вылезает на крышу. Я слышу, как она осторожно передвигается надо мной. Потом шаги затихают — девушка останавливается. Скорее всего, смотрит по сторонам и восхищается окружающей её высотой. Восхищается утренним городом. Город улыбается. Город начинает жить в новом дне. С новыми надеждами. Эти надежды заходят и ко мне. Лишь одно спасает меня. Лишь одно греет мне душу — вендетта. Прекрасное иностранное слово, словно название цветка, словно время года. Но за красивым звучанием скрывается чёткое значение: месть. При этом сила любви глубинна и бесконечна во мне, раз она рождает такую ненависть. Во мне столько теплоты к тебе.
Через несколько минут она возвращается.
— Я люблю крыши, — говорит она, проходя мимо меня.
Ты ведь тоже любишь крыши.
— Уходи,— тихо произношу я.
— Это страшно,— говорю я. Я не знаю, зачем я это говорю. Это вырвалось само.
Она закурила.
— Страшно было потом. Когда весь мой путь к «выживанию» прервался.
— Слабость?— Называйте, как хотите.
Определения не имеют значения.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ИСКРЕННОСТЬ
Если бы у меня сейчас были силы кричать, я оглушила бы её своим криком, я распугала бы всех птиц на крыше, я бы создала аварийную ситуацию на дороге. Но у меня нет сил.
65. Девушка уходит. Я слышу звук удаляющихся каблуков. Я закрываю глаза, ожидая тебя, но ты не идёшь. Проходит какое— то количество времени, когда я, наконец, понимаю, что ты не придёшь.
— Где ты? Где ты?!— кричу я.— Я одна. Не оставляй меня одну! Мне страшно.
Тишина. Что такое тишина? Хоть кто— нибудь, хоть где— нибудь. Мышка в норке, пискни. Вода в кране, закапай. Люди внизу, заворчите. Я передвигаюсь по комнате с закрытыми глазами, слушаю тишину, слушаю нахождение тебя. Но тебя нет.
— Где ты?! Я не чувствую тебя.
Ты больше не приходишь. Я сажусь в угол, зажимаюсь там. Теряю тебя второй раз. Зачем? (непонимая и устало) Не надо так жестоко. Где ты? В углу безопасно, но мне по-прежнему больно. Внутри разрывает всё. Как разрывается воздушный шарик. Неожиданно и быстро. Много воздушных шариков. Моё сознание отделяется от меня и удаляется. Теперь во мне одни чувствительные окончания. Не хочу чувствовать. Пустота комнаты пугает. Ни шороха, ни шуршания. Мои глаза закрыты— так легче сдерживать слёзы. Так легче надеяться на то, что я увижу тебя.
— Где ты?.. Вернись. Ты слышишь меня?— я шепчу.— Где ты, где ты?
Угол становится тёплым и родным. Это всего лишь эмоции. Это пройдёт. Я сильная. Внушаю я себе, и мне становится смешно от безнадёжности этих слов. Рваные дни. Сегодняшний рваный день, завтрашний, потом ещё рваный день. Круговорот рваных дней. Без тебя. Я задыхаюсь болью. Задыхаюсь, зажимаюсь, закрываюсь.
Алкоголь. Он слишком далеко. Мне не дойти до кухни. Бутылка мартини — я помню. В шкафчике справа. Практически целая. Я не знаю, как мне выбраться из угла.
Сигареты. Они слишком далеко. Мне не доползти до подоконника. Пачка сигарет — моё спасение. Никотин успокаивает. Спокойствия нет.
Слёзы. Солёные, мокрые. Непослушные. Бессмысленные. Их слишком много. Стягивают кожу на лице.
Звонят.
Мне звонят в дверь.
Или нет?
Или это звенит у меня в голове. Дзинь. Дзинь. Дзинь. В голове. Всё громче. Всё настойчивее. Дзииинь. Наверно, так взрывается голова.
66.— Ты знаешь, что делать, — я слышу голос.
Голос!
