Полуиспуганная-полуликующая, Эмма приготовила кофе, поставила чашечки на поднос, положила на тарелку печенье.

Еще месяц назад она бы ни за что не поверила, что может пуститься в такое сомнительное и необдуманное приключение. Сейчас она играла по-крупному, ставя на кон свою безопасную, приятную жизнь, как в казино, рискуя будущим, которое, возможно, вознесет ее к небесам. Или пошлет прямо в ад.

Наслаждайся этим, безрассудно приказала себе Эмма. Все равно в этой жизни без риска ничего не добьешься.

А потом вошел Кейн, и она уже знала, что для нее не будет никакого другого решения.

Следующий час они провели в беседе. Кейн оказался удивительно легким в общении; он внимательно слушал, мягко возражал, если был не согласен, и одобрительно кивал, если их мнения совпадали. Уж в чем, в чем, а в своем уме Эмма не сомневалась. Хорошенькое личико еще не значит, что его обладательница глупышка.

Разговор все время переходил с одной темы на другую: с книг на музыку, со спорта на будущее страны, с проблем сельского хозяйства на Интернет. Кейн, как оказалось, бывал в разных городах, занимаясь там бизнесом, вел светскую жизнь, посещал театры и художественные галереи, но наступала пора возвращаться — и он покидал все это без всякого сожаления.

— Я точно такая же, — сказала она. — Мне нравится жить в большом городе неделю или около того, но не более. Года, который я провела в Окленде, было для меня больше чем достаточно.

Она разожгла огонь, чтобы прогнать мрак, и обе собаки растянулись у камина, а Бейб расставляла точки в их разговоре легким тихим похрапыванием.

По окнам хлестал ветер с дождем, но в доме было тепло и уютно.

Каждый раз, встречаясь взглядом с Кейном, Эмма получала заряд возбуждения. Кейн буквально завораживал ее.

— Если ты будешь и дальше так на меня смотреть, мне придется уйти, — резко бросил он, нарушив тишину.

— Как это — так? — пробормотала она, слишком поздно сообразив, насколько глупым и провокационным оказался этот вопрос.

— Так, как будто хочешь, чтобы я это сделал, — сказал он и, поднявшись, подошел к ней — темная высокая фигура в свете камина.

Кейн протянул руки и, когда она вложила в них свои, привлек ее к себе, наклонился и поцеловал в висок, потом с хриплым стоном нашел ее рот.

Этот поцелуй прогремел в ней ударом грома.

Он тут же отстранился и хрипло проговорил:

— Нет, я не это хотел сделать!

Он выпустил ее из объятий, и Эмма отошла к окну. Дождь прекратился, и свежий ветерок с запада почти разогнал темную завесу облаков, — ветерок, который расчистил небо и сделал его ярко-голубым и безоблачным. Эмма сжала рукой подоконник, стиснув зубы и пытаясь унять дрожь, пробегавшую по ее телу.

— Я, пожалуй, пойду, — послышался его голос.

Не поворачивая головы, она кивнула.

— Эмма… — Она не ответила, и его голос стал более нежным: — Эмма, не волнуйся!..

— Почему я должна волноваться? — вырвалось у нее. — Я знаю, что нахожусь в надежных руках.

— Что ты имеешь в виду?

— Это для тебя не ново. Ведь ты говорил, что уже желал других женщин, и я предполагаю, с некоторыми из них спал. Но я ничего подобного до сих пор не испытывала и не знаю, как это делается.

— Разве ты ни с кем не была близка до сих пор? — Его голос дрогнул.

— Поцелуи, легкие объятия, — объяснила она нарочито грубо.

— Понятно. — Его голос ничего не выражал, и, когда она обернулась, лицо его было непроницаемо. — Есть какое-то странное удовольствие в совращении девственницы, но чувство ответственности уменьшает его. Ты приняла такое решение после долгих раздумий? Если мы все же будем близки, я не хочу, чтобы ты почувствовала, что совершила ошибку.

— Из-за чего, например?

Он криво усмехнулся.

— Из-за моего давления на тебя. Эмма, я очень сильно хочу тебя, но не желаю зависеть от гормонов. Не в моих планах соблазнять тебя и насильно тащить в постель. Ты должна прийти ко мне сама, это должно произойти без страха, волнения или разочарования с твоей стороны.

Отвернувшись от него, она сначала собралась с мыслями, а потом проговорила приглушенным голосом:

— Кейн, ты должен знать, я согласна…

— Давай узнаем друг друга получше. У нас впереди еще много времени, Эмма.

— У нас меньше двух недель, — еле выговорила она. — Я уезжаю в Гамильтон.

Он сделал шаг навстречу и протянул ей руки. Эмма заколебалась, а затем вложила в них свои, вся затрепетав, когда его длинные пальцы накрыли ее. На фоне его больших загорелых рук ее смотрелись маленькими и бледными.

— Всего два часа полета отсюда, — сказал Кейн и, поднеся к губам ее руку, приник к ней теплыми губами. — Сделай передышку, Эмма. Мы больше теряем, когда торопимся, здесь важно терпение.

Что ж, может, это и к лучшему, думала она несколько часов спустя, задергивая шторы на потемневших окнах. У нее так мало терпения!

Стояла весна — ее любимое время года. В мечтательном настроении, обняв себя за плечи, Эмма смотрела на ряды магнолий, растущих по склону горы напротив, чьи кроны сливались в смешанный бело- розовый узор, а каждый цветок таил в своем сердечке сильнейший аромат. Идеальная атмосфера для гармонии.

За прошедшую неделю она по крайней мере какую-то часть каждого дня проводила с Кейном, узнавая светлые и темные стороны его личности. Он любил устриц и острую тайскую кухню, увлекался чтением детективов, к которым относился как к разгадыванию кроссвордов, в то же время читал и научную литературу, которую поглощал в неимоверном количестве. Ездить верхом Кейн научился раньше, чем ходить. В школе занимался фехтованием, играл в регби и сквош. Возможно, именно эти занятия, подумала Эмма, развили в нем плавную, гибкую грацию.

Он восхищался графом Веллингтоном — как солдатом, а не политиком, а также Флоренс Найтингейл и Джоном Доном, религиозным поэтом.

А еще он был добрым. Эмма сидела с ним в машине, когда он остановился поболтать с Дейви, который ехал по дороге на своем велосипеде. Она видела, как загорелись глаза мальчика и в них отразилось неприкрытое восхищение этим человеком.

И Дейви не единственный, кто так относится к Кейну. Люди уважали его, потому что он был настоящим мужчиной, властным, в его личности присутствовали неотразимое обаяние и интеллект, а его сила подкреплялась решительными поступками и смягчалась состраданием к людям.

Каждое утро они ездили верхом до станции. Он показывал ей свои владения, и она постепенно стала понимать его особую любовь к этому кусочку земли.

Однажды Кейн взял ее с собой на пляж, и они гуляли по кромке берега, шагая по твердому белому песку, а шквальный западный ветер бил им в лицо, и волны с грохотом обрушивались на берег, высоко подбрасывая в воздух белые гребешки пены.

Ликующая, сильно возбужденная, Эмма бежала по берегу, и ветер играл ее волосами. Все это приводило ее в бешеный восторг, и она чувствовала, как ее переполняет неистовое биение жизни.

Кейн смеялся, и она смеялась вместе с ним.

— Сейчас тебя уже нельзя назвать Белоснежкой. Скорее, ты похожа на полуодичавшую морскую русалку, которая знает о своем умении.