сообщениями с Восточного фронта: началось большое наступление гитлеровских полчищ и, как твердят газеты, развивается безостановочно, неудержимо. Правда, надо сделать скидку на всем известные геббельсовские преувеличения, но всё же частичка правды в этих сведениях, наверно, есть. Итак, гитлеровцы наступают! С каким бы наслаждением он бросил все это и, одевшись в обычную шинель красноармейца, взял в руки автомат! Читать победоносные сводки с фронта и делать вид, что эти сводки радуют тебя. Пить за победу, когда так хочется выхватить из кобуры пистолет и разрядить его в тех, с кем сидишь за столом. Но так ему приказано. Надо играть роль дальше… и ждать.

Верно, никто из людей так остро не ощущал, какое это страшное слово «ждать».

Человек едет в поезде, очень спешит, ему кажется, что дорога скучна, а поезд идёт слишком медленно, и он был бы рад оказаться сейчас в том месте, куда так спешит, даже согласившись укоротить свою жизнь на несколько часов, которые нужно затратить на дорогу.

Юноша пришёл на свидание. Девушки нет, она опаздывает. С какой бы радостью влюблённый сократил свою жизнь на эти минуты тяжёлой неуверенности и ожидания!

Если б судьба была послушной и подчинялась воле людей, жизнь многих была бы значительно короче. Люди сами укорачивали бы свой век, чтобы поскорее достичь цели, чтобы избавиться от минут, часов, дней нестерпимого ожидания.

А Генрих, не колеблясь, отдал бы половину жизни, чтобы очутиться сейчас на родине!..

Что за глупости у него в голове! — «Если б судьба была послушной». Мы должны заставить её служить себе!

А для этого надо не философствовать, а бороться, беречь каждую минуту, а если нужно — и ждать, ждать, стиснув зубы, беззаботно ходить по краю пропасти, в которую можно свалиться ежеминутно. Вот и сейчас могут войти к нему в комнату, и всё будет кончено.

И всё же ему не так трудно, как тем, кто работает поблизости, в Сен-Реми, под землёй. Он, Генрих, если будет осторожен, увидит светлый день победы. Ведь всё зависит от него самого, от его смелости, ловкости, умения. А что могут сделать для своего спасения русские, французы, чехи, поляки, брошенные в подземелье, лишённые надежды когда-либо увидеть солнце, подышать свежим воздухом, полюбоваться красотой мира, вернуться на родину и встретиться с родными, близкими, друзьями?

И они ещё должны работать на врага, вооружать его новыми миномётами, ещё более смертоносными минами, хотя каждый миномёт — это приближение собственной смерти. Страшной смерти всех тех, кто брошен в подземелье.

Лютц тогда так удачно проговорился о существовании этого подземного завода. Вот за то, чтобы не было таких лагерей смерти, Генрих и должен бороться. Нет. Он не имеет права на усталость и отдых. Он не имеет права чувствовать, что у него есть нервы. Ибо каждое выполненное им задание приближает час победы. Это месть за всех тех, кого, может быть, именно в эту минуту, когда он лежит и отдыхает, сжигают в крематории. Отдыха для него нет и быть не может! Генрих вскочил с кровати и начал одеваться.

Спускаясь по лестнице, он вспомнил о своём обещании генералу и зашёл в ресторан.

— Здравствуйте, мадам!

— О, вы уже приехали, а я боялась, не случилось ли чего, ведь мы вас ждали ещё до завтрака. Садитесь! Прошу вас.

— Мадам Тарваль, у меня к вам большая просьба. Если вы выполните её, я буду вам искренне благодарен.

— Вы же знаете, барон, что я сделаю для вас всё, что в моих силах.

— Мне нужно десять бутылок хорошего, но действительно хорошего шампанского, не хуже того, каким вы угощали меня перед отъездом.

— У меня нет, но я знаю, где можно достать. Через полчаса все десять бутылок будут здесь.

— Вы упакуете его, а я пришлю за ним своего нового денщика — он отнесёт куда нужно.

Генрих повернулся, чтобы уйти, но в эту минуту открылась боковая дверь и в зал вбежала Моника.

— Мама! Ты знаешь, я… — начала она ещё от двери, но увидев Генриха, остановилась и покраснела.

— Здравствуйте, мадемуазель Моника, как себя чувствуете?

— Хорошо, только все волнуется, что ваше учение идёт без какого-либо плана, — ответила за дочь мать.

— Мама! — укоризненно бросила девушка.

— Ну, теперь я буду старательным учеником, а чтобы моя маленькая учительница не опаздывала на уроки, я привёз из Лиона вот это…

Генрих вытащил из кармана футляр, взял Монику за руку и надел на запястье девушки миниатюрные часики.

— Что вы! — Моника отдёрнула руку.

— Мадемуазель, прошу считать это не подарком, а маленькой компенсацией за то время, которое вы тратите на меня. Ведь было бы странно, если б вы давали уроки немецкому офицеру бесплатно, просто из симпатии к нему.

— Но…

Реплика Генриха привела Монику в явное замешательство. А действительно, с какой стати она тратит свободное время на занятия с этим офицером? Ещё подумает, что он оказывает ей великую честь и доставляет радость! Но должна же Моника, наконец, как-то наладить свои отношения с бароном… Иначе она никогда ничего не узнает. Как же быть? Девушка невольно вопросительно поглядела на мать.

— Ты бы лучше поблагодарила барона, — сказала мадам Тарваль.

— Спасибо, барон! — тихо прошептала Моника.

— Сегодня начнём занятия ровно в шесть, если вы свободны.

— Тогда давайте сверим наши часы. Вот видите, разница чуть ли не в пять минут. Кто же из нас спешит жить, а кто опаздывает?

— Верно, спешу я. Именно перед тем, как спуститься сюда, я думал о том, что отдал бы полжизни за то, чтобы ускорить бег времени.

— Зачем это вам? — серьёзно спросила Моника.

— Чтобы быстрее достичь цели.

— Какой?

— Когда-нибудь я, возможно, и скажу вам, мадемуазель, но этого момента надо ждать, — полусерьёзно, полушутя ответил Генрих и, поклонившись матери и дочери, вышел.

У подъезда штаба он увидел машину, а рядом с ней Эверса и Лютца. Генрих подошёл.

— Господин генерал, разрешите передать вам привет от генерал-майора Бертгольда.

— Как! Он уже генерал-майор?

— Да. Я только что получил письмо. Герр Бертгольд сообщает, что сейчас он работает при штаб- квартире господина Гиммлера.

— О! — многозначительно проговорил Эверс. — От всего сердца поздравляю!

Генерал так долго жал руку Генриху, словно он, барон фон Гольдринг, а не Бертгольд, удостоился великой чести работать с Гиммлером.

— Мы с гауптманом Лютцем поедем по делам. Так что предупредите, пусть нас не ждут к обеду, — уже усевшись в машину, попросил Эверс.

— Тогда разрешите заказать ужин? В ресторане гостиницы «Темпль» прекрасная кухня.

— С огромным удовольствием поужинаю с вами. Надо же как-то отметить ваше счастливое и победоносное возвращение. А вы как, гауптман?

— Я уже несколько раз ужинал с бароном и должен признаться — он великий знаток французской кухни.

— На который час заказать ужин? — спросил Генрих.

— Мы вернёмся, в восемь, — бросил генерал.

— Герр лейтенант, — обратился к Гольдрингу Лютц. — Вот ключи от моего сейфа. В нём сверху лежит папка с бумагами. Вам необходимо с ними ознакомиться. Располагайтесь в моём кабинете и читайте. Только не потеряйте ключ. На каждом прочитанном документе распишитесь.