вечера, стояла бутылка виски, гость все наливал и наливал себе по полстакана неразбавленного напитка и выпивал его так, будто это была вода. Уронив вилку на пол, он позвал официантку, проходящую мимо с подносом грязной посуды: «Эй, ты!» Девушка едва не выпустила из рук поднос. Мистеру Шульцу нравилась эта девушка, она была из тех местных жительниц, которых ни самые щедрые чаевые, ни дружелюбная болтовня не могли разубедить в том, что каждый вечер ее жизнь подвергается смертельной опасности. Мистер Шульц говорил мне, что собирается уломать ее переехать в Нью-Йорк на работу в Эмбасси-клубе, ничего себе желаньице, если учесть, что она смертельно его боялась.

— Стыдно, господин Президент, — сказал он сейчас. — Она помощью вашего союза не пользуется. Вы теперь в деревне, следите за своими манерами.

— В деревне, в деревне, — подтвердил толстяк басом. А потом чудовищно рыгнул. Некоторые ребята умеют по желанию делать такие вещи, правда, сам я никогда не пытался, это было оружие людей неотесанных, и оно предполагало похожее умение, связанное с другим концом пищеварительного тракта. — Если я наконец доем этот дерьмовый ужин и ты объяснишь, зачем мне потребовалось тащиться в такую даль, тогда я насру на твою деревню с превеликим удовольствием.

Дикси Дейвис бросил испуганный взгляд в сторону мистера Шульца.

— Джули — настоящий нью-йоркец, — сказал адвокат со своей кривой ухмылкой. — Как только они покидают Манхэттен, тотчас начинают нести чушь.

— А вы наглец, господин Президент, — сказал мистер Шульц, глядя на гостя поверх своего бокала.

Я не стал ждать десерта, хотя это был яблочный пирог, а поднялся в свою комнату, запер дверь на замок и включил радио. Вскоре я услышал, как они все вышли из лифта и проследовали в номер мистера Шульца. Какое-то время их голоса звучали одновременно, будто разные партии в хоровой песне. Потом дверь захлопнулась. В том удивительном умонастроении мне в голову пришла мысль, показавшаяся весьма правдоподобной, будто это я каким-то образом вызвал спор, будто мой тайный грех вызвал у Немца метафизический гнев и случилось так, что гнев этот оказался направлен на другого человека его окружения, и человека весьма ценного, не менее ценного, чем Бо. Это не значит, что я испытывал хоть малейшую симпатию к громадному мужлану с больной ногой. Я не знаю, о чем они спорили, но то, что спор был серьезный, я понял по громким голосам, которые слышал, когда выходил в коридор и стоял под дверью мистера Шульца. Гневная перепалка ужасала меня тем, что была так близко, словно сильный раскат грома надвигающейся грозы, и я продолжал ходить из комнаты в коридор, проверяя, закрыта ли дверь Дрю, в безопасности ли она, и каждый раз, когда в радиоприемнике трещал разряд статического электричества, мне казалось, что это пистолетный выстрел, и я снова выбегал из номера.

Так продолжалось с час или чуть больше, и вдруг — должно быть, около одиннадцати — я услышал настоящий пистолетный выстрел; когда на самом деле стреляют, сомнений не возникает, такой выстрел бьет прямо в барабанные перепонки, и, как только его эхо замерло, воцарилось молчание — кого-то вычли из жизни; страшная реальность случившегося парализовала меня, я сидел на постели не в силах встать и запереть дверь. Я сидел, сжимая в руке заряженный пистолет, который держал на коленях, прикрыв его сверху подушкой.

Зачем я езжу с этими людьми по провинциальным отелям, где они творят свои зверские дела? Неужели чтобы понять, только понять? Еще несколько месяцев назад я ничего не знал о них. Я старался убедить себя, что они делали бы то же самое и без меня. Но это уже не помогало, до чего же они странные, очень странные. Похоже, они все руководствовались одной и той же идеей, хорошо понимали друг друга и действовали слаженно, но идея эта все время ускользала от меня, мне еще предстояло ее усвоить.

Не знаю точно, сколько минут прошло. Дверь распахнулась, в проеме стоял Лулу и манил меня пальцем. Я отложил пистолет и поспешил за Лулу в номер мистера Шульца. Мебель была сдвинута, стулья перевернуты, этот Джули Мартин лежал на животе поперек кофейного столика в гостиной; он еще был жив, судорожно хватал воздух ртом; голова его смотрела вбок, под щекой было подоткнуто полотенце, еще одно полотенце аккуратно свернули за головой, оба, впитывая кровь, быстро краснели, а он все судорожно хватал воздух разинутым ртом, и кровь все текла тонкой струйкой изо рта и носа; руки его свисали со стола и искали, за что бы ухватиться; а колени лежали на полу, и он отталкивался ими и ступнями, одна из которых была в ботинке, а другая без, он словно бы старался встать, наверное, считал, что еще может уйти, уплыть, движения были похожи на медленный брасс, а на самом деле он лишь приподнимал свой толстый зад, который потом снова плюхался вниз под собственной тяжестью; а Ирвинг приносил все новые полотенца из ванной и складывал их у кофейного столика, куда на пол капала кровь; мистер Шульц стоял и глядел на это громадное черепахообразное тело с машущими руками и остекленевшими слепыми рыбьими глазами; заметив меня, он тихо и спокойно сказал:

— Малыш, у тебя острые глаза, мы гильзу найти не можем, будь добр, поищи.

Я поползал по полу и нашел под кушеткой еще теплую бронзовую гильзу тридцать восьмого калибра, которая только что вылетела из его пистолета, заткнутого теперь за пояс; пиджак его был расстегнут, галстук ослаблен, но сам он в этой мешанине крови и незавершенной смерти проявлял спокойную деловитость; вежливо поблагодарив меня за гильзу, он опустил ее в карман брюк.

Дикси Дейвис сидел в углу, обхватив себя руками, и стонал так, будто стреляли не в Джули Мартина, а в него самого. Раздался тихий стук в дверь, Лулу открыл ее и впустил мистера Бермана. Вскочив на ноги, Дикси Дейвис запричитал:

— Отто! Посмотри, что он сделал, посмотри, что он сделал со мной!

Мистер Шульц обменялся взглядами с мистером Берманом.

— Дик, — сказал мистер Шульц своему адвокату, — прошу прощения.

— Теперь еще и это! — стонал Дикси Дейвис, заламывая руки. Он побледнел и дрожал.

— Прошу прощения, — сказал мистер Шульц. — Эта сука украла у меня пятьдесят тысяч долларов.

— Я член коллегии адвокатов! — говорил Дикси Дейвис мистеру Берману, который смотрел теперь на агонию бессмысленных движений распростертого тела. — И он делает это в моем присутствии! Вынимает пистолет и, не дожидаясь конца фразы, стреляет ему прямо в рот!

— Успокойтесь, — сказал мистер Берман. — Прошу вас, успокойтесь. Никто ничего не слышал. Все спят. В Онондаге рано ложатся спать. Мы обо всем позаботимся. А вам надо пойти к себе, закрыть дверь и забыть об этом.

— Меня видели вместе с ним за ужином!

— Он уехал сразу после ужина, — сказал мистер Берман, глядя на умирающего человека. — Он уехал. Его повез Микки. Микки возвратится только завтра утром. У нас есть свидетели.

Мистер Берман подошел к окну, выглянул из-за занавесей и закрыл жалюзи. Потом перешел к другому окну и сделал то же самое.

— Артур, — сказал Дикси Дейвис, — ты хотя бы понимаешь, что через несколько часов сюда из Нью-Йорка должны приехать федеральные юристы? Ты понимаешь, что через два дня начинается суд? Через два дня?

Мистер Шульц налил себе воды из графина, стоящего на серванте.

— Малыш, проводи мистера Дейвиса в его комнату. Уложи его спать. Дай ему стакан молока или чего-нибудь еще.

Комната Дикси Дейвиса была в дальнем конце коридора, около окна. Мне пришлось буквально тащить его, он не мог унять дрожь, я поддерживал его за руку, как немощного старика, который не в состоянии ходить без посторонней помощи. Он посерел от страха. «Боже мой, Боже мой», — бормотал он безостановочно. Его шикарная прическа растрепалась, и волосы налипли на лоб. Он обливался потом, от него разило луком. Я усадил его в кресло у кровати. Стол был завален папками с юридическими документами. Бросив на них взгляд, он принялся кусать ногти.

— Член Нью-Йоркской коллегии адвокатов, участник судебного заседания, — бормотал он. — У меня на глазах. У меня на глазах.

Я подумал, что мистер Берман, видимо, прав, в отеле стояла тишина, а если бы кто-нибудь услышал выстрел на других этажах, то шум бы наверняка поднялся. Я посмотрел на улицу из коридорного окна — ни души, уличные фонари освещали полнейший покой. Обернувшись на звук открываемой двери, я увидел, что в дальнем конце коридора в снопе света стоит босоногая Дрю Престон в шелковой белой ночной сорочке, с