меня в аэропорт.

— Чем же он руководствовался, что толкало его на эти поступки? Был ли Юрий осведомителем КГБ все эти годы? Он ведь каждый раз удачно ускользал от службы безопасности? А ее агенты, похоже, всегда знали, что я замышлял? Да он же наверняка знал о намерениях Воронцова. Узнав, что он решил разоблачить коррумпированную группировку, Юрий упредил его и постарался запачкать грязью его доброе имя. А я-то был все это время слепцом и простодушно верил ему. Но разве не он каждый раз предостерегал меня, говоря, что кагэбэшных мордоворотов вычислить теперь гораздо труднее? Может, все это было во сне? Не вертел ли он мною самым коварным образом? Может, это был тонкий намек другу по поводу нависшей угрозы?

Я сидел на наблюдательной площадке, скрестив ноги и пытаясь избавиться от оцепенения, собраться с духом и отбросить ложные выводы. Не время распускаться и впадать в панику. Кончай это, Катков! Не давай расти чувству обиды, не допускай глупостей, гони прочь мысли о самоубийстве. Встряхнись, трезво оцени обстановку. Ты сидишь на чердаке бывшего казино в Гаване, под тобой в зале беспощадные головорезы, охранники с автоматами и с собаками, любой готов выследить тебя и прихлопнуть на месте, словно жалкого таракана. А у тебя лишь фотоаппарат да карманный фонарик.

Я опять поглядел в двустороннее зеркало. Упаковки по миллиону долларов из большого штабеля теперь укладывались в картонные коробки с наклейками на испанском и русском языках: «Кубинский тростниковый сахар». Каждая коробка вмешала одну упаковку и запрятывалась в мешки с настоящим сахаром. Двести упаковок в пластиковых пакетах из меньшего штабеля грузили в военный автофургон. Затем мешки с сахаром и картонными коробками внутри стали укладывать на деревянные поддоны и с помощью маленького автокара с подъемником грузить обратно в контейнер № 95824. Я готов был поклясться, что все 1800 упаковок отправят в Россию.

Разумеется, я ничего не мог сделать с Юрием, во всяком случае, в тот момент. Но вот сфотографировать, как прячут деньги в мешки с сахаром, как их грузят, — это я мог. Особенно хороши были бы снимки с наблюдательной площадки — под другим, более удобным углом.

Я уже хотел переместиться туда, но тут заметил Баркина — он стоял прямо подо мной, стряхивая что-то с рукава своего пиджака. Через несколько секунд он опять принялся что-то стряхивать. Похоже было, что на него откуда-то сыпался мусор. В недоумении он посмотрел на потолок, прямо в зеркало, около которого я притаился, затем перевел взгляд на рукав и снова стал стряхивать мусор. Он сыпался прямо на него! Жестом руки Баркин подозвал к себе Рей-Бана и показал на потолок. Затем между ними последовал быстрый, оживленный разговор. Рей-Бан решительно кивнул и ринулся куда-то, зажав в руках автомат.

Я понял, куда он спешил, знал, что пора смываться, пока он не возник тут. Покинув наблюдательную площадку и оглядевшись, я приметил пожарный выход у противоположного края чердака. Последние метры по мосткам я уже бежал и с ходу толкнул дверь. Она была заперта. Возможно, закрыта на запор с другой стороны. Я оказался в ловушке. У меня не было времени на то, чтобы спуститься по той же лестнице, по которой я поднимался сюда: Рей-Бан вот-вот появится там. Но если мне не выбраться отсюда, значит, я должен как-то помешать ему проникнуть сюда. Но как?

Надо вспомнить, закрывал ли я за собой дверь минувшим вечером? Пришлось быстро мчаться по мосткам назад, резко поворачивая налево-направо и все время бегом. До двери оставалось несколько шагов, но с другой ее стороны уже слышались тяжелые шаги. Я бегу быстрее, но и шаги все ближе. Рей-Бан, должно быть, добрался до лестничной площадки и уже у двери. Я прыгнул вперед, успев задвинуть засов до того, как он взялся за ручку. Она качнулась и затряслась — это Рей-Бан повернул ее влево-право, толкнул вперед, потянул назад и принялся ожесточенно дергать. Последовали тупые тяжелые удары — это он пытался вышибить дверь плечом. Затем удары стали резкими и звонкими — он начал бить в дверь каблуком. Он стоял и бил, стоял и бил. Однако ни стальной дверной косяк, ни засов не поддавались.

Я с трудом подавил желание бежать. Поспешное отступление теперь было бы самой большой ошибкой, я бы загнал себя в ловушку на подвесных мостках. Нет, бежать некуда, единственный выход отсюда — только через эту дверь. Нужно прижаться к стене рядом как можно плотнее, пусть он влетит сюда, а я за его спиной незаметно выскочу наружу. Но ведь когда он взломает замок и ворвется сюда, дверь, распахнувшись, прижмется вплотную к стене. Так не спрячешься. Пока я в отчаянии оглядывался в поисках укрытия, автоматная очередь прошила дверь вокруг запора.

Я уже совсем впал в отчаяние, когда заметил другие мостки, устроенные повыше; между ними и потолком виднелось пространство, где вполне можно спрятаться. Я перелезал с мостков на потолок, когда вторая автоматная очередь искорежила и перебила металлический засов. Дверь распахнулась и с громким стуком ударилась о стену, но я уже лежал на выпуклом полукруглом потолке под подвесными мостками.

Рей-Бан тяжело загромыхал по мосткам. Вся конструкция заскрипела и зашаталась. На лицо мне посыпались сор и пыль, скопившиеся здесь за долгие годы, залепив очки. Рей-Бан сделал несколько шагов и остановился надо мной, прислушиваясь. Через щели подмостков я увидел подметки его ботинок. Стоит только чихнуть или кашлянуть — и я покойник. Луч его карманного фонарика заскользил по куполообразной крыше Дворца конгрессов и заметался по конструкциям и опорным балкам, поддерживающим потолок и подвесные мостки. Пусть он идет дальше по чердачным помещениям и потолку, пусть ищет кого-то, только от меня подальше.

Лежа в неудобной позе на круглой полусфере потолка и боясь пошевелиться, я осторожненько запустил руку в карман и нащупал там монету. Пальцы от напряжения стали мокрыми и скользкими. Одна мысль, что монета может выпасть, привела меня в ужас. Сжав посильнее монету, я стал ждать, когда Рей- Бан отойдет на несколько шагов, повернется ко мне спиной и направится к двери. Тогда я просунул руку под мостки и с силой швырнул монету. Она мелькнула в воздухе, ударилась об окно комнаты службы безопасности, с громким стуком отскочила и задребезжала на металлических балках и раскосах поддержки потолка.

Рей-Бан метнулся на звук. Вся сложная конструкция подвесных мостков опять зашаталась и заходила вверх и вниз. Мне больно стукнуло в грудь, потом наддало снизу в спину. Наконец, когда Рей-Бан остановился, качка и тряска прекратились. Я вытянул шею, стараясь разглядеть, где он. Пригнувшись, он медленно крался по направлению к комнате службы безопасности. Автомат наготове, в любую секунду может открыть огонь. Я терпеливо ждал, пока он не отойдет как можно дальше и не скроется из виду, затем выскользнул из-под мостков и перевалился на них.

Когда я поднимался на ноги, развязался шнурок ботинка и зацепился за край настила. Второпях я споткнулся и чуть было не растянулся на мостках, но успел ухватиться за перильца, удержался на ногах, однако плечом ударился о дверь. Меня отбросило к перильцам, шума избежать не удалось. Я кинулся к лестничной площадке и помчался вниз, перескакивая сразу через две-три ступеньки, перепрыгивая через картонные коробки и ящики. Уже миновав этот временный склад, услышал, как сзади загромыхал вниз Рей-Бан.

В этот ранний час служебные помещения Дворца конгрессов еще пустовали, не считая единичных ранних пташек. Какая-то сотрудница отеля принимала у рассыльного пакет и расписывалась в журнале приема и сдачи, когда я вихрем промчался мимо, не разобрав даже их лица, выскочил из служебной зоны, ввалился в портик, поднырнул под обшитый бархатом канат и очутился в вестибюле. Сейчас пароду там было значительно больше, нежели минувшим вечером. Одни постояльцы рассчитывались и выезжали, другие тянулись в ресторан на завтрак, третьи собирались группками в ожидании экскурсионных автобусов.

Заметил ли меня Рей-Бан, когда я споткнулся? Сможет ли он опознать меня? Да ему и опознавать-то не надо, если он увидит, как я стремглав несусь через вестибюль. Надо взять себя в руки, затесаться в кучку туристов и стоять с ними, а не метаться по залу. Я постоял несколько секунд, чтобы отдышаться и привести в порядок одежду, затем, улучив удобный момент, с независимым видом пошел к окошку пункта обмена валюты.

За окошком сидела, приветливо улыбаясь, молоденькая кассирша. К моему удивлению, она была не кубинка — глаза у нее оказались зелеными, а лицо покрыто веснушками, как у английских студенток, приезжавших на каникулы в Москву. Я протянул 20-долларовую купюру и попросил по-английски.

— Скажите, пожалуйста, можно мне обменять их на песо?

— Разумеется, сэр, — ответила она с каким-то провинциальным акцентом. Затем взяла купюру и внимательно оглядела меня. — Слушая вас, я подумала, что вы попросите обменять фунты стерлингов.