— А кто, не знаете?

— Да несколько дней назад, я и не помню. Где ты болтался? Я же не видела тебя цельную неделю.

— Ну извините, извините… Уезжал я из Москвы. А на кого они хоть похожи-то? Приезжали на шикарной машине? В кожаных куртках? В кроссовках?

Старушка лишь пожала плечами, в глазах у нее промелькнула настороженность.

— Да, вспомнила. Двое их было. А может, трое.

— Какие они? Высокие или низкие, толстые или худые? — Грузчики в этот момент пошли за другими вещами. — А случаем, не милиционеры?

Парфенова опять пожала плечами.

— Темные очки. Темные очки и бритая голова, — только и смогла припомнить она и зашаркала в свою квартиру.

Темные очки? Бритая голова? Я двинулся вслед за ней, ломая голову: уже не тот ли мордоворот в очках «Рей-Бан» приходил по мою душу? В комнате у нее ничего не было, стоял лишь колченогий столик да лежали три упакованные корзины.

— Что у нас, черт бы все побрал, происходит?

Она вытащила из-под руки свернутую в трубочку газету и тяжело опустилась на корзинку.

— Вот я и говорю: в черных очках и голова бритая.

— Да нет, я спрашиваю, почему хозяйничают здесь грузчики? — В этот момент они несли через вестибюль мой письменный стол, отчего я опять заволновался: — Да они же выносят все мои вещи!

— Ах, вы про это, — как-то буднично заметила бабушка, словно я поинтересовался погодой. — Да нас всех должны выселить не позднее нынешнего дня. Грузчиков, должно быть, нанял новый владелец…

— Как это, новый владелец? — остолбенел я от неожиданности.

— Ну, ведь особняк-то наш продали.

— Как продали?

— Да знаете вы как. Сами же мне говорили, что по закону теперь он частная собственность, — качнула она головой, качнула неодобрительно.

— Я-то знаю, но вместе с тем…

— Купил его один из тех, о ком вы все время говорите, как это называется? Свободное… чего свободное-то?

— Свободное предпринимательство?

— Во-во, он из маклеров, — презрительно шепнула она, употребив это немецкое слово вместо английского «брокер». — Такие молодые симпатичные люди, как-то они приходили сюда и сказали, что купили наш дом у государства.

— У государства?

Она лишь кивнула в подтверждение.

— Но ведь до того, как коммунисты конфисковали это здание, оно принадлежало вашим родителям, так ведь?

— Его построил еще мой дед, — тоскливо вздохнула бабушка.

— В таком случае в первую очередь только вы имеете право владеть домом. А у них такого права нет.

Она опять вздохнула, на сей раз безропотно — дескать, что поделаешь.

— Они, Николай, делают все, что захотят. Теперь уже поздно переигрывать. Должно, кого-то они подкупили, чтобы переделать документы на право владения. Как будто вы не знаете наших подонков из ЖЭКа, — запричитала она, проклиная на чем свет стоит мелких служащих домоуправления. — Почему же вы не предупредили меня раньше?

— Я вообще об этом впервые слышу, — резко ответил я, с трудом удерживаясь, чтобы не психануть.

— Ну как же, я же, помнится, говорила.

— Нет, нет и нет, бабушка. Может, и говорили кому, но не мне. Вы что-то хотели сказать, даже несколько раз, да так и не вспомнили.

— Да ты всегда так занят, Николай, поди, и забыл, а я тебе говорила. Кажется, они хотят сломать дом, построить тут кафе и продавать пирожки с начинкой из сыра и помидоров рабочим с нефтеперегонного завода.

И она протянула мне рекламный листок, где говорилось, что здесь открывается новая пиццерия для москвичей.

Я собрался с духом и поднялся наверх в свою комнату. Там было так пусто и жутко, будто я никогда и не жил здесь. Если бы я не знал, что произошло, то мог бы подумать, что сотрудники КГБ провели очередной пресловутый обыск. Обычно он начинался с того, что среди ночи раздавался стук, иногда дверь просто взламывали или срывали с петель. Орда кагэбэшников, расталкивая перепуганных жильцов, начинала переворачивать кверху дном весь дом, а затем выносить и увозить все, что попадалось на глаза. Предметы, которые агенты считали вещдоками — к примеру, запрещенные книги, — педантично регистрировались в специальных журналах.

Несколько минут я бессильно стоял посреди этого разгрома, потом медленно спустился в вестибюль. Старушка Парфенова зашаркала вслед за мной, кутаясь в теплый платок.

Грузчики, закончив свою роботу, уже закрывали задний борт грузовика. Я упросил их обождать немного, пока не разыщу свои пишущую машинку и чемодан, который второпях набил кое-какой одеждой из гардероба.

Мы с Парфеновой долго смотрели ему вслед — колеса грузовика ушли глубоко в снег под тяжестью нашего груза. Она поплотнее запахнула платок и внимательно посмотрела на меня.

— Знаешь, Николаша, когда еще я была маленькой, мама сказала мне замечательные слова. В то время я не понимала, какие они замечательные. Знаешь, что она говорила, когда мне не удавалось поступать по-своему?

— Откуда мне знать, понятия не имею.

Она сморщила лоб, нахмурилась, а потом назидательно покачала пальцем:

— Осторожно загадывай желания, кто знает, а вдруг они сбудутся наяву.

Я печально кивнул — вот бы мне проницательность ее матери.

— А у вас есть место, где жить-то?

— У меня сестра в Ленинграде. — По ее тону было видно, что она так и не привыкнет называть этот город Санкт-Петербургом.

— Вот и прекрасно, — сказал я после неловкого минутного молчания. — Спасибо вам, бабушка, за все хорошее. Берегите себя.

В ответ она обхватила меня костлявыми руками и крепко прижала к себе, чего я никак не ожидал.

С пишущей машинкой в одной руке, с чемоданом в другой я поплелся к станции метро. Кейс укатил вместе с другими вещами на грузовике. А мне куда деваться?

Ветер крутил снег во все стороны, словно олицетворяя мое противоестественное состояние. Бездомный. Неудачник. В кармане ни рубля. Неужели придется пополнить ряды тем пропавших душ, которые распродают на перекрестках последние шмотки, чтобы купить еды подешевле? Профессия меня не кормит. Я чувствовал себя одиноким, потерянным, поставленным перед необходимостью начинать жизнь сначала.

Может, позвонить Вере? Но она наверняка отошьет меня. Общество начинающих лечение алкоголиков? Это идея. Может, Людмила случайно там? А если ничего не получится, попрошусь переночевать у Юрия.

Прикидывая варианты, я вдруг услышал голос бабушки Парфеновой:

— Николай! Николаша! Совсем забыла сказать, — торопилась она, доставая из-под платка свернутую в трубочку газету. — Нашла у гардероба, когда грузчики его отодвинули.

— Там, говорите?

Она кивнула.