бледность, говорил врач вполне спокойно. — Мы попытались по возможности отчистить голову. Слабое утешение, но результат исследования убеждает, что погибшего убили, перерезав ему горло. Таким образом, расчленяли уже мертвеца.
Декан с ужасом вгляделся в отрубленную, синюшную у шеи голову в багровых пятнах ссадин.
— Я узнаю его, — сказал он тихо. — Это Эдвард Гиллеспи, один из наших певчих.
Склонив голову, декан зашептал молитву. Доктор Вильямс снова накрыл останки простыней. Пауэрскорта настойчиво преследовали слова старого Питера, полвека наблюдавшего богослужения в соборе. Каждый день, говорил этот старик, священники в речах и ритуалах вспоминают жестокую казнь, говорят о мучительных ранах, о пробитых гвоздями ладонях и стопах, об истекающем кровью теле распятого, умирающего на кресте Спасителя. А вот сейчас на столе больничного морга плоть настоящего разрубленного тела…
По возвращении в маленький холл перед мертвецкой Пауэрскорт обратился к декану и Йейтсу:
— Мне кажется, джентльмены, важно решить, какую информацию давать в газете, и это целиком на ваше усмотрение. Я разговаривал днем с Патриком Батлером; он, в общем, знает насчет нового убийства. Но разрешать ли ему публиковать все детали? Насколько это в интересах полицейского следствия, старший инспектор? Какова точка зрения соборного руководства, декан?
Возникла пауза.
— Позвольте напомнить, — начал Йейтс, — что событие уже наделало немало шума в городе, да и во всей округе. Не только там, где мы нашли фрагменты несчастного мистера Гиллеспи, но и там, где искали их безрезультатно. Скрыть правду просто не получится, хотя, конечно, многое зависит от того, как она будет представлена. Но широкая гласность, смею сказать, нам на руку. Чем больше ужаса внушит новость в газете, тем охотней, активней люди станут нам помогать.
Убитому, горько отметил про себя Пауэрскорт, отныне навеки именоваться «несчастным мистером Гиллеспи».
— Лорд Пауэрскорт, — взглянувший на часы декан, видно, совсем извелся, опаздывая на отчет комиссии, — а что бы рекомендовали вы?
— По-моему, — ответил детектив, — старший инспектор Йейтс прав, подчеркивая важность того, в какой форме будет подана информация. В конце концов, Патрик Батлер — парень разумный и ответственный. Он не захочет вызвать отвращение читателей, в особенности дам, избытком кровавых подробностей. Сказать, что мертвое тело было разрезано на части, — самый безобидный вариант сообщения о случившемся кошмаре.
— Ну хорошо, — кивнул декан, готовясь уходить. — Я срочно вызову редактора и даже прерву совещание для разговора с ним. Финансы, если можно так выразиться, пропустят смерть вне очереди. И еще одно, джентльмены. — Декан вдруг необычно для него занервничал, пробежал пальцами по волосам, опять тревожно глянул на часы. — Относительно Эдварда Гиллеспи. — Инспектор тут же вынул и раскрыл блокнот. Декан откашлялся: — Все равно выплывет наружу. И лучше вам узнать от меня, чем из наших церковных сплетен.
Пауэрскорт с изумлением ждал. Неужели певчий Гиллеспи тоже, подобно Артуру Раду, был в долгах? Или его собирались турнуть из хора?
— Видите ли, э-э, дело в том, что… — Декан замялся, словно не решаясь продолжать. Лицо его покраснело. — В общем, Гиллеспи флиртовал с женой одного торговца из соседней деревушки, некой миловидной особой по имени Софи. Недавно он мне рассказал, что супруг его пассии узнал об этом. Гиллеспи вечно доставлял нам всяческое беспокойство.
— Обиженный муж угрожал Гиллеспи? — Инспектор Йейтс оторвал глаза от своего блокнота.
— Не знаю. Вероятно. Прошу простить, но мне надо бежать, открывать совещание, я уже опоздал.
— Лишь два вопроса, — поспешно проговорил Пауэрскорт. — Я не задержу вас, декан, просто мы со старшим инспектором проводим вас до выхода. Имя торговца и какой товар он поставляет?
Все трое быстро шагали больничным коридором, гулко отдавался стук трех пар башмаков.
— Зовут его Фрезер, Джон Фрезер, — на ходу бросил декан.
Теперь инспектор уже знал ответ и на второй вопрос, но все же уточнил:
— А ремесло?
Декан молча шагал, потом почти беззвучно бросил:
— Мясник. Лучший мясник в округе.
— Боже мой! — тихо охнул Пауэрскорт. Представились освежеванные туши на крюках, колода мясника, его ножи — массивные и совсем узкие, длинные и короткие, все острые как бритва, способные разделать и быка, и свинью, и барана, и человека. Лучший местный мясник…
— Жена моя лет пять назад гостила у Фрезеров, — сказал инспектор Йейтс, оставшись вдвоем с Пауэрскортом. — Товар у них отличный. Но надо разобраться, лорд. Может, история Гиллеспи с миссис Фрезер никак не связана с убийством. Я все расследую и дам вам знать.
Пауэрскорт рассеянно смотрел вслед уходящему инспектору. Где правда? Канцлер Юстас умер своей смертью? Его врач и его дворецкий ни в чем не лгали? Певчий Артур Рад был убит из-за долгов? А певчий Эдвард Гиллеспи изрублен обманутым мужем? Лучшим комптонским мясником?
Собираясь взять лошадь, оставленную на привязи у полицейского поста, и вернуться в Ферфилд- парк, Пауэрскорт по пути к станции, возле собора столкнулся с Патриком Батлером, только что вышедшим из углового домика Энн Герберт. Журналист уже знал о характере последнего местного убийства, но, услышав конкретные детали, сморщился от отвращения и помотал головой:
— Все это напечатать невозможно, лорд Пауэрскорт. Пожилых леди просто удар хватит. Я изложу новость гораздо суше и короче.
— Примерно к этому вас, Патрик, и призовет декан. Думаю, он попросит редактора газеты проявить сдержанность.
— Есть проявить сдержанность!
Молодой человек ответил так жизнерадостно, что Пауэрскорт подумал, не свершилось ли смелое и победное предложение руки и сердца. Однако нет.
— Скажу вам одну вещь, лорд Пауэрскорт. Сейчас за чаем у Энн я придумал грандиозный заголовок. Использовать его, конечно, не получится. Но как хорош! Практически — совершенство.
— И что ж это за идеальный заголовок, Патрик?
Рассмеявшись, журналист шепнул на ухо детективу:
— «Удушить, растянуть и разорвать на части»[32].
В усадьбе Пауэрскорта встретили звуки музыки, вернее, музыкального шума. Прозвучала звонко взятая фортепьянная нота, затем ее двойное, довольно фальшивое, вокальное повторение. По-видимому, леди Люси удалось на вечер похитить пару мальчишек их хора, и теперь она их натаскивала. Хотя странно: у певчих превосходный слух. Снова несколько нот на фортепиано.
— Аа-а… — красиво вывел голос Люси.
— Ии-и… — почти верно продолжил второй голосок.
— Уу — у… — совершенно не в тон прогудел третий.
Пауэрскорт вспомнил, что сегодня днем ненадолго должны были приехать дети. Он прислушался. Поющие у фортепиано находились в глубине гостиной.
— Прекрасно, молодцы, — произнесла Люси. — Сейчас попробуем все вместе. — Она сыграла и еще раз повторила начальные такты. — Ну, раз, два, три!
— А-лли-луй-я, — запело домашнее трио. Оливия все-таки чуточку спешила, обгоняя темп генделевской оратории. Томас по-прежнему отчаянно фальшивил. — А-лли-луй-я!
Пауэрскорт открыл дверь и радостно бросился обнять детей. Еще помнилась тоска долгих вечеров в Южной Африке, когда он отдал бы миллионы, чтобы прижать к себе Оливию и Томаса.
— Папочка, мы разучиваем хор, который называется «оратория», — гордо пропищала Оливия.
— И не «хор», а «хорал». Это отрывок из «Мессии» Генделя, — строго поправил Томас.
— На сегодня достаточно, — улыбнулась леди Люси своим маленьким хористам. — Продолжим
