вшивую команду!

— Ой, разогнал один такой! — засмеялся Миколка. — Нас вон сколько, а ты — один!

— И один справлюсь!

— А ну давай, разгоняй! Посмотрим! — сказал Витаха. Вдруг Афоня схватил с земли доску и погнался за Миколкой. Тот задал стрекача.

— А ну-ка ребята! — вдруг скомандовал Витаха. — Схватить этих!

Витахины дружки в минуту поймали пытавшихся убежать Андрюшу и Майку и скрутили им руки.

— Афоня, на помощь! — завопил Андрюшка. Но не успел Афоня подбежать к трубе — Витаха ловким рывком отнял у него доску и сбил его с ног.

— Ах, ты так! — закричал Афоня и хотел было схватить камень, но сзади на него насели ещё пятеро мальчишек, и Афоня под их тяжестью утихомирился.

— Ну, — победно спросил Витаха, — будешь ещё хорохориться?

— Ничего, мы тебе ещё покажем! — прохрипел Афоня.

— Ладно, отпустите его, — миролюбиво сказал Витаха. — И этих отпустите! — Он указал на Майку и Андрюшу.

Афоня, опустив глаза, поднялся с земли и стал отряхивать от пыли штаны.

Миколка подошёл к Витахе и тихо спросил;

— Доски забирать?

— А чёрт с ними! — махнул рукой Витаха.

— Но ведь они наши!

— Да ладно, пусть пользуется. Ведь уже дверь сколочена!

— А мы её сломаем! — настаивал Миколка. — Его надо проучить.

Майка стояла потупив глаза. Она не знала, что ей делать: то ли сказать, что Витаха хулиган и что он не должен был командовать «Схватить этих!», то ли сказать, что Афоня жулик и нужно немедленно отдать доски. Или, может быть, просто смолчать?

Она смолчала…

По дороге домой Миколка шепнул Витахе:

— А я знаю, почему ты не скомандовал отнимать доски.

— Ну? — покосился Витаха.

— Там девчонка была. Эта… как её… Майка. Она всё время на тебя смотрела. Я заметил…

И Миколка тихо засмеялся.

Июль был жаркий. Андрюша спал с раскрытыми окнами. В комнате сухо потрескивал паркетный пол. И особенно это неприятно было слышать среди ночи. Казалось, прохаживается кто-то невидимый.

Андрюша вставал рано. Вместе с отцом он ходил умываться на кухню и поливал ему из кружки на шею. Отец сладко крякал, разбрасывая вокруг себя хлопья мыльной пены, и просил не жалеть воды. Она была ледяная, из глубокого колодца. Потом он сам помогал сыну мыть уши, растирал ладонями ему мокрую спину.

После такого умывания Андрюша чувствовал себя бодрым и сильным.

За завтраком отец расспрашивал Андрюшу о том, что он читает, часто ли ходит на Днепр, просил писать маме письма и почти каждое утро ругал себя за то, что взял сына на завод.

— Всё-таки незачем было тебе сюда ехать, — говорил он, — У меня и так работы — прямо разрываюсь, а тут ещё о тебе заботиться надо. Вот напросился же ты, на мою беду! Работаешь и думаешь, что ты без присмотра, не поправляешься. Ох, и попадёт же мне от мамы!

— Да что ты, пап, волнуешься за меня? — отвечал Андрюша. — Что я, маленький, что ли? Ведь сам же ты говорил, что эта самостоятельная жизнь мне на пользу.

— На пользу-то она на пользу, но всё-таки кто-то должен за тобой следить, кто-то должен тобой руководить…

— А если сам собой буду руководить?

— А ты считаешь, что тебе уже можно доверять?

— Можно.

Отец засмеялся:

— Конечно, я тебе и раньше доверял, но… всё равно, сколько ни говори, а я ругаю себя.

— И зря! — сказал Андрюша. — Ведь ты же меня обратно в Москву не повезёшь?

— А надо было бы… — засмеялся Семён Петрович. — Твоё счастье, что нет у меня сейчас времени тебя туда-сюда возить…

А однажды во время утреннего разговора он спросил:

— Слушай, Андрюша, ты с кем ещё дружишь, кроме Афони?

— С Майкой, — ответил Андрюша.

— Это само собой… А вот ты такого Витаху знаешь?

Андрюша поперхнулся хлебом:

— Знаю.

— Ну, как там у вас со спортплощадкой? Дело идёт?

И что должен был ответить Андрюша? Отец сказал, что он доверяет ему, и это было приятно слышать. Но вот если он сейчас скажет, что с Витахой, с тем Витахой, которому было выдано специальное разрешение, они в ссоре, то вряд ли это понравится отцу. А что же говорить?

Андрюше вдруг стало жалко отца — у того действительно много всяких хлопот, за весь завод отвечает, не хотелось огорчать его.

— Да там уже столбы нужно ставить, — ответил он уклончиво.

Сказал и тут же понял, что сделал ошибку. Надо было открыто сказать.

— Правильно! — Отец ласково похлопал Андрюшу по плечу. — Взялись — доводите до конца.

«Ничего, — успокоил себя Андрюша, — а я на самом деле пойду к Витахе, и тогда всё будет правда. Приду и скажу: «Давай, Витаха, помиримся. Мой отец про вас говорил, и я хочу быть с вами». Но как быть тогда с Афоней? Он ведь туда ни за что не пойдёт. А чем Афоня хуже Витахи? Он весёлый, выдумывает всегда что-нибудь, партизаном был. С ним никогда не скучно, у него всегда какие-то дела…»

Действительно, Андрюша с Афоней встречались почти каждый день. С ними бывала и Майка. Они гоняли вместо мяча консервную банку перед домом, лазили на крышу и спускались оттуда по самодельной верёвочной лестнице. Делали из газет парашюты и сбрасывали с крыш Андрюшину кепку.

Дни шли незаметно.

Но чаще всего ребята ходили на Днепр. Они все плавали хорошо, особенно Афоня. Он мог и на спинке, и на боку, и по-лягушечьи. Только под водой долго не сидел.

— Эх, если бы не курево, — говорил Афоня, тяжело дыша, — вы бы меня до обеда тут ждали, пока вынырну! Надо бросать, что ли…

На пляже ребята играли в ножички. Афонин ножик, тонкий и острый, нужно было так ловко бросить, чтобы он, перевернувшись в воздухе, обязательно воткнулся в песок. А завалится — бросает другой. Ножик бросали и с ладошки, и с подбородка, и с плеча, и с живота. С подбородка кидать было больно — лезвие врезалось в кожу, но Афоня делал это упражнение не морщась….

А для проигравшего в песок забивался колышек. Его нужно было вытягивать зубами. Этим делом частенько занималась Майка. Песок лез в нос и в рот, хрустел на зубах. Афоня и Андрюша смеялись: «А ну- ка, Майка, поешь ещё сахарного песочку!» Другая бы на её месте обижалась на ребят или запросила пощады, но Майка была упорной…

Однажды Афоня пришёл чрезвычайно довольный. В руках у него были пила и топор.

— Андрюшка, — сказал он, — одно дельце есть! Сейчас я иду к тебе — навстречу мне машина с дровами. Ехал тот шофёр Саша — помнишь, который вас с аэродрома вёз. «Поедем, говорит, одной тётке дрова отвезём». Ну, я сел. Отвезли дрова, а тётка ходит и ругается, что они длинные. А я взял и сказал, что