прочь, сжав в кулаке ключи от ховера.

— Извините, если обидел вас, — вслед ему нервно произнес Барбо. Рик молча открыл дверцу ховеркара. Ему нечего добавить или объяснить соседу, мысли его уже были заняты предстоящим днем и работой.

Телевизор изливал потоки рекламы в необжитое пространство обветшалой комнаты, которая находилась где-то внутри огромного разоренного здания, некогда служившего жилищем тысячам людей. До Завершающей Мировой Войны в этой бесхозной руине поддерживались порядок и чистота. Район считался пригородом Сан-Франциско; до центра города — на скоростном монорельсе — было рукой подать; густонаселенный полуостров копошился, ворковал, выражал свои мнения и жалобы, чем очень напоминал оживленное птичье дерево; ныне бдительные владельцы дома либо умерли, либо эмигрировали на планеты-колонии. Большинство из людей попало под каток первого варианта «либо»; война досталась слишком дорогой ценой, несмотря на бравые заверения Пентагона и его самоуверенного научного прислужника — «Рэнд Корпорейшн», которая, надо отметить, до войны располагалась недалеко от того места, где нынче стояло разоренное здание. Как и хозяева квартир, корпорация благополучно скончалась, скорее всего — навечно. Но никто даже не заметил и не почувствовал боли утраты. Более того, никто уже не помнил, что именно стало причиной войны и кто — если вообще хоть кто-то — побеждал. Пыль, превратившая поверхность планеты в почти всплошную зону заражения, появилась непонятно из какой страны, но никто, даже враждовавшие в военное время стороны, не предвидел ее возникновения. Первыми, как это ни удивительно, вымерли совы. В первый момент сей факт показался почти забавным: толстые, мягкие птицы лежали и тут, и там — в садах и на улицах. Совы, оставаясь живыми, практически не попадались на глаза людям, потому что поднимались в воздух лишь с приходом сумерек. Средневековые эпидемии чумы заявляли о своем приходе схожим образом, но снизу — в виде множества дохлых крыс. Чума послевоенная опустилась на землю сверху. За совами, конечно же, последовали остальные птицы, но к тому моменту тайну их гибели уже разгадали и поняли. Скудные средства на программу колонизации были опущены еще до войны, но теперь, когда Солнце перестало освещать Землю, колонизация вступила в совершенно иную фазу. И главное оружие войны — Синтетический Борец За свободу — модифицировалось; способный функционировать на чуждых человеку планетах, гуманоидный робот — строго говоря, органический андроид — превратился в козла отпущения, вернее, в мобильный вспомогательный двигатель программы колонизации. На основании закона, принятого ООН, каждый эмигрант автоматически получал в пользование андроида, марку которого выбирал по собственному усмотрению, и к 1990 году разнообразие моделей и подтипов превзошло мыслимый уровень. Нечто похожее происходило в американском автомобилестроении в 60-е годы. Эмиграция осуществлялась с помощью двух испытанных стимулов: пряником служил бесплатный робот-андроид, а кнутом, от которого следует уносить ноги, — радиоактивные осадки. ООН преуспела и в законотворчестве: эмигрировать становилось все легче, а выкручиваться и оставаться на Земле — все труднее. К тому же у оставшихся появлялась перспектива оказаться в один прекрасный день биологически нежелательным индивидуумом, угрозой для чистоты древней расы. Если медицинская комиссия признавала человека «специалом», то, даже пройдя стерилизацию, он навсегда вычеркивался из истории. Фактически он переставал быть частичкой человечества. И все же то тут, то там люди отказывались эмигрировать; иррациональность их решений ставила в тупик даже экспертов ООН, занимавшихся изучением данной проблемы. С точки зрения формальной логики, за прошедшее время все регуляры должны были бы эмигрировать. Видимо, даже обезображенная войной. Земля все равно оставалась родным домом, за который стоило цепляться из последних сил. Скорее всего, неэмигранты верили, что пылевой шатер, раскинутый над поверхностью планеты, в конце концов исчерпает свое вредоносное действие. Как бы то ни было, тысячи людей остались жить на Земле, сконцентрировавшись светящимися «звездными скоплениями» на территориях городов, где они могли ощущать физическое присутствие друг друга, воспрянуть духом и даже рассчитывать на взаимопомощь. Все они считались относительно нормальными типами. Но, в качестве подозрительной приправы, в фактически заброшенных пригородах обосновались эксцентричные и немного странные существа. Джон Изидор, телевизор которого наполнял жилую комнату отчаянными воплями, считался одним из таких существ. Сам он тем временем брился в ванной комнате. Он забрел в эти места и в этот дом в самые первые дни после войны. В действительности в те злосчастные времена никто не помнил точно — что делал и почему? Целые народы, потревоженные войной, отправлялись странствовать, обустраивались на незанятых территориях, но через некоторое время срывались на поиски новых мест. В те далекие времена пыль выпадала нерегулярно и неравномерно. Некоторые страны даже не знали, что она такое, другие насытились ею по горло. Люди, единожды лишившись привычного места жительства, продвигались вперед с элементарной целью — уйти подальше от пыли. Дж. Р. Изидор остался. Динамик телевизора продолжал надрываться: '.. в точности воссоздать безмятежность довоенных дней Южных Штатов! Либо как личная прислуга, либо как неутомимые рабочие руки, собранный по индивидуальному заказу гуманоидный робот

— спроектирован специально для ВАШИХ УНИКАЛЬНЫХ ЗАПРОСОВ; ДЛЯ ВАС И ТОЛЬКО ДЛЯ ВАС! — передается вам сразу по прибытии совершенно бесплатно, полностью оснащен в соответствии с вашей спецификацией, которую вы заполнили на него перед отбытием с Земли. Преданный, надежный, безотказный спутник разделит с вами трудности во время удивительного, тяжелого, но дерзкого путешествия, на которое только способен отважиться человек; впервые в истории обеспечит…' и далее в том же духе. Заканчивая бриться, Джон Изидор подумал: а не опаздывает ли он на работу? У него не было собственных исправных часов; он ориентировался и зависел от телевизора, который передавал сигналы точного времени, но сегодня, очевидно, День Интеркосмических Горизонтов. Как бы то ни было, ТВ объявило, что сегодня пятая (или шестая?) годовщина Нью-Америки, главного американского поселения на Марсе. Из-за поломки телевизор Изидора принимал всего один канал, который правительство национализировало во время войны, да так и оставило в своих руках. Изидор с большим напряжением слушал ТВ-программу Колонизации, которую Вашингтон провозгласил единственным организатором освоения Солнечной Системы.

— Итак, давайте выслушаем Мэгги Клюгман, — предложил ведущий ТВ-программы, но Джон Изидор хотел знать лишь одно — точное время. —… Совсем недавно эмигрировав на Марс, миссис Клюгман в интервью, записанном нами в Новом Нью-Йорке, сказала следующее… «Миссис Клюгман, в чем вы видите главное отличие между прежней жизнью на зараженной радиоактивной пылью Земле и новыми впечатлениями от Марса, где для вас открылись самые фантастические перспективы?» — Последовала пауза, а затем женщина средних лет ответила усталым, слегка хрипловатым голосом: — «Думаю, что и я, и остальные члены нашей семьи прежде всего отметили бы чувство собственного достоинства». «Достоинства, миссис Клюгман?» — переспросил комментатор. «Да, — произнесла миссис Клюгман, ныне жительница Нового Нью-Йорка. — Это непросто объяснить. Я хочу сказать, что иметь слугу, на которого можно поло житься в наше нелегкое время… Я нахожу в этом утешение…» — «А пока вы жили на Земле, миссис Клюгман, в прежние времена, вы не испытывали страха, что вас классифицируют, гм, как специала?» — «О да, конечно, и я, и мой муж, мы буквально дрожали от страха! Но стоило нам эмигрировать, и все наши страхи рассеялись, надеюсь, навсегда». Джон Изидор с горечью подумал, что его страхи и сомнения тоже рассеялись, а ему даже не пришлось эмигрировать. Его классифицировали как специала чуть больше года назад, и, в общем-то, не только из-за генетических изменений в организме. Хуже всего оказалось то, что он не смог справиться с тестом минимальных умственных способностей, и теперь его, попросту говоря, называли пустоголовым. Из-за чего над его головой сгустилось презрение сразу трех обитаемых планет. И все же он продолжал жить. И продолжал работать — он водил фургон, который выезжал на вызовы и доставлял псевдоживотных в ремонтную мастерскую; служащие «клиники» Ван Несса для Питомцев, включая непосредственного босса — Ганнибала Слоата, угрюмого грубоватого человека, относились к нему как к нормальному, за что Джон был им искренне благодарен. «Mors certa, vita incerta» ['Смерть несомненна, жизнь неопределенна' (лат.)], как время от времени повторял мистер Слоат. Изидор, хотя и слышал высказывание много раз, имел лишь самое туманное представление о смысле фразы. В конце концов, если пустоголовый начнет разбираться в латыни, он перестанет быть пустоголовым. Услышав от Изидора данное предположение, мистер Слоат охотно с ним согласился. Действительно, на Земле существовали настоящие придурки, тупость которых — в сравнении с тупостью Изидора — была бесконечной; они не работали, потому что не могли справиться даже с самыми элементарными заданиями, их содержали в специальных закрытых заведениях с ничего не значащими названиями типа «Американский институт специальных