Много всего нужно, чтобы я сбрендил. А когда я вычислил, что здесь не все чисто... тут оно и получилось. – Он прошел обратно в комнату и расположился на диване. – Присаживайся. – Понизив голос, он добавил: – У меня тут баночка гаммовского пива – мы разопьем ее на троих.

«Спиртное, – подумал Ник. – Я выпью с ними, а потом безумие вселится во всех нас».

А с другой стороны – была одна-единственная банка. Так ли уж опьянели бы они, распив ее на троих?

– Я зайду на минутку, – сказал он, хотя на самом деле им, конечно, двигало не присутствие пива, а присутствие Чарли. Ему хотелось смотреть на нее как можно дольше. В том, что она вернулась к Дэнни, был привкус горечи; сделав это, она по сути отвергла его, Николаса Эпплтона. Ник испытывал чувство, почти незнакомое ему раньше: ревность. Ревность – и обиду на Чарли за то, что она своим поступком предала его; ведь он, в конце концов, отказался от жены и ребенка – отрекся от них, уйдя из своей квартиры вслед за Чарли. Они собирались остаться вместе... это выяснилось в типографии на Шестнадцатой авеню. А теперь, из-за того, что типография была разгромлена и подверглась облаве, Чарли вернулась назад, как нагулявшаяся кошка, – к тому, что она знала и понимала, хоть это и могло быть отвратительно.

Разглядывая ее лицо, он заметил в нем какую-то перемену. Теперь оно казалось застывшим, словно грим был наложен на какую-то стеклянную или металлическую поверхность – во всяком случае, на что-то неживое. Так все и было: внешне дружелюбная и улыбчивая, Шарлотта казалась теперь хрупкой и твердой, как стекло; потому-то она и использовала столько косметики – чтобы скрыть эти черты, этот недостаток человечности.

Дэнни, с восторгом похлопывая себя по промежности, болтал:

– Слышь, теперь-то мы можем держать в квартире хоть шесть сотен брошюр – никаких проблем, то есть нечего беспокоиться о налете. А ты видел лагерников?

Еще бы! Он видел их, заполонивших пешеходные дорожки. Тощих, бледных как смерть, ужасающе одинаковых в своих казенных хлопчатобумажных лохмотьях оливкового цвета... И он видел походные кухни Красного Креста, установленные, чтобы кормить их. Лагерники бродили повсюду как привидения и казались совершенно неспособными свыкнуться с новой средой обитания. Ну да, у них не было ни денег, ни работы, ни жилья; они были выброшены из жизни. И, как заметил Дэнни, общая амнистия освободила всех.

– Но меня они так и не поймали, – заявил Дэнни, и лицо его стало бледнеть от воинственной спеси. – Хотя поймали вас двоих. Перетряхнув типографию на Шестнадцатой авеню. – Он сложил руки на груди, раскачиваясь взад-вперед. Потом он обратился к Чарли: – Даже хотя ты, черт побери, и сделала все, чтобы нас тряханули. – Потянувшись к кофейному столику, он взял оттуда банку пива, встряхнул ее и одобрительно кивнул: – Еще холодненькое. Ништяк, мы отправимся в страну мечты. – Он сорвал металлический язычок. – Ты, Эпплтон, гость – тебе первому.

– Я чуть-чуть, – сказал Ник и лишь слегка отхлебнул.

– Угадай, что приключилось с Чарли, – произнес Дэнни, сделав изрядный глоток. – Ты, верно, думал, что она торчала здесь весь день после того, как выбралась из типографии на Шестнадцатой авеню? Ничего подобного. Она заявилась сюда только час назад, а до этого бегала и пряталась.

– Уиллис Грэм... – хрипло пробормотал Ник. Тот тошнотворный страх снова охватил его, вызвав нервное напряжение и страшный озноб.

– Ну да, – лениво, издевательски проговорил Дэнни, – у него там рядами стоят кроватки, и все это он называет «служебным лазаретом». А на самом деле...

– Прекрати, – сквозь зубы процедила Чарли.

– Грэм предложил ей небольшой «постельный режимчик». А тебе, Эпплтон, известно, что за человек Грэм?

– Да, – сдержанно ответил Ник.

– Но я выбралась оттуда, – сообщила Чарли и проказливо захихикала. – Там было четверо армейских ВП, а я оттуда выбралась. – Обращаясь к Дэнни, она сказала: – Ты знаешь, какая я бываю, когда рассвирепею – по-настоящему рассвирепею. И ты, Ник, видел меня, когда мы впервые встретились, – ты ведь видел, как мы дрались с Дэнни, верно? Разве я не ужасна?

– Значит, Грэм не взял тебя, – сказал Ник. «И я снова вижу тебя, – задумался он. – Но... не так. Я вижу тебя помирившейся с Дэнни, вернувшейся к своей маскировке и поддельному обличью. Ваше занятие стало легальным, а ухватки остались прежними. Ты хочешь быть элегантной – или, по крайней мере, элегантной в твоем понимании, – и ты хочешь снова кататься на “Пурпурной морской корове” – быстро-быстро, на таких скоростях, что если бы ты куда-нибудь врезалась, то кабина скиба разлетелась бы на кусочки. Но до того как это произойдет, все же будет куча веселья. И вы можете пойти вдвоем в кварцевальный зал, курильню- сценерию или транкобар, и все будут восхищаться: “Какая прелестная девушка!” А рядом Дэнни может бросать косые взгляды, говорящие: “Гляньте-ка, чуваки, кого я могу под себя положить”. И их зависть перейдет все пределы. Гм, так сказать».

Вставая, он сказал:

– Пожалуй, я пойду. – И добавил, обращаясь к Чарли: – Я рад, что ты сбежала от Грэма. Я знал, что он хочет тебя, и думал, что он тебя возьмет. Теперь мне гораздо легче.

– Он и сейчас может, – заметил Дэнни, ухмыляясь и потягивая пиво.

– Тогда сматывайтесь из этой квартиры, – посоветовал Николас. – Если я могу ее найти, они-то – тем более.

– Но они не знают адреса, – сказал Дании, закидывая ноги на стол; он носил настоящие кожаные ботинки... которые, вероятно, недешево ему обошлись. Что, впрочем, давало ему доступ в самые знатные курильни-сценерии на планете, включая знаменитые венские.

Так оно и было. Оба они выглядели прикинутыми и разукрашенными для какого-нибудь турне по транкобарам и курильням. Для них существовало не только спиртное – это было лишь одно из их нелегальных увлечений. Танцевальные вечеринки в курильнях были разрешены – так что, соответствующим образом одеваясь и прихорашиваясь, они могли вращаться среди элиты общества, где появлялись даже Новые Люди и Аномалы. Всем, включая государственных служащих, нравилась новая производная опиума, названная сценерой по фамилии ее первооткрывателя, Уэйда Сценеры, Нового Человека. Увлечение сценерой, как и миниатюрными пластиковыми статуэтками Бога, стало повальным на всей планете.

– Понимаешь, Эпплтон, – объяснил Дэнни, передавая Чарли почти пустую банку пива, – она везде