Он не мог найти то, что искал: пустой пластиковый пакет из-под молока, чтобы разжечь огонь и приготовить завтрак. Эх, придется снова ломать доску. Игнатий подошел к большой куче Древесного лома, лежавшей во дворе, и начал копаться в ней, стараясь выбрать доску, которая сломалась бы от удара ноги, если прислонить ее к стене хижины.
Игнатий замерз, стоя на холодном утреннем воздухе, и пожалел о том, что потерял свитер. Во время одной из своих долгих прогулок он прилег отдохнуть и подложил свитер под голову… Проснувшись, он пошел дальше, совершенно забыв про него. Ну и ладно… Черт с ним. Игнатий, конечно же, не мог вычислить, где оставил его; ему смутно припоминалось, что он шел тогда в направлении Адольфвилла. Свитер лежал, вероятно, где-нибудь в десяти днях пути, не меньше…
Из соседнего домика вышла женщина — однажды она была его женой, но недолго: надоела ему, когда он нажил от нее двоих детей. Женщина закричала на большого белого козла, забравшегося в огород. Козел продолжал жевать, не реагируя на женщину, пока та не подбежала и не пнула его ногой. Козел взбрыкнул и запрыгал прочь; свекольная ботва по-прежнему торчала у него из пасти. Вспугнутые козлом утки бросились врассыпную, крякая изо всех сил. Игнатий расхохотался. Утки на самом деле воспринимали жизнь слишком серьезно…
Переломив доску, Игнатий вернулся в хижину; кошки бежали следом, и Игнатию не удалось вовремя захлопнуть дверь — одна все же проскочила внутрь, — затем присел на корточки перед небольшой чугунной печуркой и стал разводить огонь.
На кухонном столе под грудой одеял спала его нынешняя жена Элси. Она обычно не вставала до тех пор, пока Игнатий не растопит печь и не приготовит кофе. Игнатий не обвинял ее за это: в такое холодное утро никому не хотелось подниматься. Да и весь Гандитаун просыпался поздно, за исключением, пожалуй, тех гебов, которые блуждали всю ночь.
Из- за отгороженной одеялом спальни появился голый ребенок, который, засунув в рот палец, стал молча наблюдать, как Игнатий разводит огонь.
Из- за одеяла доносилось бормотание старенького телевизора, изображение у которого давно не функционировало? Дети не видели, что происходило на экране, а только прислушивались к исходящим от него звукам.
«Надо бы наладить его,» — машинально подумал Игнатий, но особого желания делать это он не испытывал, поскольку резонно полагал, что до того, как заработал передатчик с Высот Да Винчи, жизнь на Луне была гораздо спокойнее.
Собравшись приготовить кофе, Игнатий обнаружил, что кофейник погнут, а ситечко, торчавшее недавно из носика, исчезло. Решив, что тратить время на поиски бессмысленно, Игнатий догадался просто заварить кофе в кипятке: налил воды в кастрюлю и поставил на газовую плитку. Когда вода закипела, он высыпал в кастрюлю полную горсть — сколько смогла захватить рука — молотого кофе. Густой кофейный аромат наполнил хижину. Игнатий с удовольствием вдыхал его.
Он не помнил, как долго стоял так, греясь и вдыхая аромат кофе, глядя на огонь и прислушиваясь к потрескиванию досок в печке, когда постепенно обнаружил, что ему начало являться видение.
Завороженный, он не двигался с места; в хижину тем временем проникла кошка, забралась в раковину и принялась жадно поглощать остатки пищи, скопившиеся в ней. Вид кошки и ее чавканье смешались с другими изображениями и звуками в голове Игнатия. Видение усиливалось.
— Хочу на завтрак пшенную кашу, — заявил голый ребенок. Ледебур не отвечал, поскольку видение полностью завладело им и перенесло в другие края. Или, скорее, в край столь реальный, что ему не было места в осязаемом мире, он находился где-то за рамками пространственного восприятия: его не было ни здесь, ни там. А что касалось восприятия временного…
Казалось, этот край существовал всегда, но как раз из-за этого-то и не обладал определенностью. По всей вероятности, то, что видел, вообще не имело временных границ: никогда не начиналось и, вне зависимости от того, чем занимался Игнатий, никогда не завершалось, поскольку было слишком необъятным. Возможно, что видение Игнатия совершенно выпадало из привычного течения времени.
— Эй, — сонно пробормотала Элси. — Кофе готов?
— Подожди, — буркнул Игнатий.
— Я чувствую запах кофе, черт возьми. Где же он? Элси с трудом переместилась в сидячее положение и откинула одеяла, обнажив голое тело со свисающими грудями.
— Мне плохо. Блевать тянет. А твои оглоеды опять, наверно, ванную заняли.
Она съехала со стола и сделала неуверенный шаг к двери ванной.
— Чего это ты так застыл? — подозрительно спросила она. — Опять задумался?
— Помолчи, — отмахнулся Игнатий.
— Что значит «помолчи»? Сам предложил мне жить здесь. Я не хотела уходить от Фрэнка!
Войдя в ванную, она яростно хлопнула дверью. Дверь снова открылась; Элси снова толкнула ее и придержала ногой.
Видение, однако, закончилось. Игнатий разочарованно обмяк, взял кастрюлю с кофе и подошел к столу. Скинув одеяла на пол, он взял две кружки, остававшиеся на столе со вчерашнего ужина, и наполнил их кофе из кастрюли. По поверхности напитка в кружках плавал плотный слой разваренной кофейной гущи.
Из ванной донесся голос Элси:
— Ты что, опять впал в этот твой так называемый транс? Как Господь Бог, наблюдаешь за потусторонним миром? — В ее тоне сквозило непреодолимое отвращение. — Итак, я не только должна жить с гебом, но и постоянно терпеть его бесконечные трансы, словно он шиз. Ты кто, геб или шиз? Да от тебя воняет, как от геба. Приди же, наконец, в себя!
Она спустила воду в унитазе и вышла из ванной.
— Да еще всегда огрызаешься, как ман. Терпеть не могу, когда ты огрызаешься.
Она увидела кружку с кофе на столе и отхлебнула из нее.
— Почему ты не процедил кофе? Опять ситечко потерял? Теперь, когда видение ушло, Игнатий не мог вспомнить, на что оно было похоже. Так случалось со всеми видениями. КАК ОНИ СООТНОСЯТСЯ С РЕАЛЬНЫМ МИРОМ? Игнатий всегда задавался этим вопросом.
— Я видел чудовище, — сказал он. — Оно наступило на Гандитаун своей гигантской лапой и раздавило его. Гандитаун исчез, осталась только дыра.
Игнатий пригорюнился: ему было жалко Гандитаун. Он любил его больше всех остальных мест на Луне. Потом вдруг Игнатию стало страшно, так страшно, как никогда раньше. Он ведь ничего не мог поделать! Чудовище нельзя остановить, оно придет и пожрет всех, даже могущественных манов со всеми их умными идеями и неиссякаемой энергией. Погибнут и пары, которые пытаются защитить себя от всего возможного и невозможного.
Кроме того, в видении присутствовало еще кое-что. За чудовищем пряталась еще более злая сила. Игнатию удалось разглядеть, как она накрывала их маленький мир бесформенным гнилым студнем, от прикосновения которого все обращалось в гниль: почва, цветы, деревья. Чашка этого студня могла погубить всю Вселенную; она принадлежала существу, которое явно замыслила недоброе. Существу, которое ЖЕЛАЛО СОТВОРИТЬ ЗЛО.
Значит, понял Игнатий, на этот мир надвигались две напасти: чудовище, готовое раздавить Гандитаун, и скрывающаяся за ним злая сила. Две напасти, однако, не действовали заодно: каждая шла своим, отдельным путем. Чудовище имело женский облик, злая сила — мужской. И… Игнатий закрыл глаза, вспомнив самую страшную часть видения. Эти двое собирались вступить в смертельную схватку между собой. Но это не была борьба доброго и злого начал, а слепая, бессмысленная междоусобица двух совершенно разложившихся сущностей, каждая из которых была столь же порочна, как и другая.
Битва должна была начаться здесь и закончиться, вероятно, гибелью одного из начал. Сейчас они уже находятся на пути к этому миру, чтобы воспользоваться им, как полем брани для своей бесконечной войны.
— Приготовь мне яичницу, — приказала Элси. Игнатий неохотно порылся в захламленном шкафчике, висевшем рядом с раковиной, в поисках нераспечатанной картонной упаковки с яйцами.
— Вымой сковородку, — сказала Элси. — Я оставила ее вчера в раковине.
— Хорошо.
