— Я не могу, дорогая, я должен вернуться в Вест-Марин. Там мое дело — я не могу бросить его.
Она в испуге спросила:
— Ты собираешься вернуться?
— Да. Почему бы и нет? Не бросать же все из-за того, что натворил Хоппи. Неразумно просить нас об этом. Даже Хоппи не требует ничего подобного.
— Но он потребует! — воскликнула она. — В свое время он потребует все. Я знаю. Я предвижу это.
— Тогда мы подождем, — ответил Джилл, — до тех пор. А пока давайте работать. — Он обратился к Харди и Стюарту: — Я собираюсь спать, потому что, видит бог, нам есть что обсудить завтра.
Он поднялся на ноги.
— Ситуация может измениться сама собой. Мы не должны отчаиваться. — Он хлопнул Стюарта по плечу. — Правильно?
Стюарт сказал:
— Я однажды прятался в люке. Неужели я снова должен пройти через это? — Он посмотрел на остальных, ожидая ответа.
— Да, — ответила ему Бонни.
— Хорошо, — сказал он, — но я выбрался из люка, я не остался в нем. И выберусь снова. — Он тоже встал. — Джилл, вы можете ночевать со мной в моей комнате, а вы, Бонни, оставайтесь у Харди.
— Да, — встрепенулась Элла Харди, — у нас хватит места для вас, миссис Келлер, пока мы не сможем найти вам что-нибудь получше.
— Благодарю, — машинально сказала Бонни, — это замечательно.
Она потерла глаза. Хороший сон, думала она. Он поможет. А потом что? Мы просто подождем и увидим.
Если доживем до утра.
Джилл вдруг спросил:
— Бонни, тебе легко поверить в то, что сделал Хоппи? Или нет? Ты хорошо его знаешь? Ты понимаешь его?
— Я думаю, — ответила она, — в нем взыграло честолюбие. Но этого следовало ожидать. Сейчас он достиг большего, чем любой из нас, у него, как он сам говорит, длинные, длинные руки. Он прекрасно компенсировал то, чего ему недоставало. Тебе бы следовало им восхищаться.
— Да, — согласился Джилл, — пожалуй. Даже весьма.
— Если бы я только могла поверить, что он этим удовлетворится, — сказала она, — я бы так не боялась.
— О ком я сожалею, — вздохнул Джилл, — так это о Дейнджерфильде. Больной, обреченный лежать неподвижно — и слушать.
Она согласилась, но отказалась представить себе эту картину. Она могла не вынести этого.
Эди Келлер в халате и тапочках бежала по тропинке к дому Хоппи.
— Скорее, — подгонял ее Билл, — он знает о нас. Мне сообщили: мы в опасности. Если мы подберемся к нему поближе, я смогу изобразить кого-нибудь из мертвых, чтобы напугать его. Он боится мертвых. Мистер Блэйн говорит: это потому, что они для него, как отцы, много отцов и…
— Тише ты, — сказала Эди, — дай мне подумать.
Видимо, она заблудилась в темноте; она не могла найти тропинку через дубовую рощу и остановилась, тяжело дыша, пытаясь сориентироваться в тусклом свете месяца над головой.
Направо, думала она. Вниз по склону холма. Не упасть бы — Хоппи услышит шум; он может слышать на большом расстоянии почти все. Она спустилась, затаив дыхание, шаг за шагом.
— Я подготовил хорошую имитацию, — бормотал, не умолкая, Билл, — вот как это будет: когда я окажусь поблизости от него, я свяжусь с кем-нибудь из мертвых. Тебе будет немного неприятно, вроде как что-то хлюпает… но это продлится всего несколько минут, а затем они смогут говорить с ним прямо изнутри тебя, ладно? Потому что, как только он услышит…
— Ладно, — сказала Эди, — только недолго.
— Ну, тогда знаешь, что они скажут? Они скажут: «За наши безрассудства нам преподан жестокий урок. Господь содеял это, чтобы заставить нас прозреть». А знаешь, кого я изобразил? Священника, который читал проповеди, когда Хоппи был ребенком и папаша принес его в церковь на спине. Это был самый ужасный момент в жизни Хоппи, и он вспомнит его, хотя прошло столько лет. Знаешь почему? Потому что священник заставил каждого в церкви посмотреть на Хоппи. Это было жестоко, и отец Хоппи никогда больше не ходил в церковь. Вот почему Хоппи стал таким: из-за священника. И Хоппи до сих пор боится его по-настоящему, а если он услышит его голос…
— Заткнись, — сказала Эди, доведенная до отчаяния. Сейчас они были выше дома Хоппи, она видела внизу его огни. — Пожалуйста, Билл, пожалуйста.
— Но я же должен тебе объяснить, — продолжал Билл. — Когда я…
Он замолчал. Внутри ее теперь не было ничего. Она стала пустой.
— Билл, — позвала она.
Он ушел.
Перед ней в лунном свете покачивалось что-то, никогда не виденное ею; оно поднималось, подпрыгивая, и его длинные белые волосы струились за ним, как шлейф. Оно поднималось, пока не оказалось вровень с ее лицом. Маленькие слепые глаза… широко разинутый рот… все оно состояло из небольшой головы, тяжелой и круглой, похожей на бейсбольный мяч. Из его рта вырвался писк, а затем оно снова свободно поплыло вверх. Эди наблюдала, как оно все больше и больше набирало высоту, плавно поднимаясь выше деревьев, плывя в непривычной атмосфере, которой раньше оно никогда не знало.
— Билл, — сказала она, — он вынул тебя из меня. Он вытащил тебя наружу.
И ты уходишь, поняла она. Хоппи заставляет тебя.
— Вернись, — сказала она, но это теперь стало неважным, потому что он не мог жить вне ее. Она знала. Так сказал доктор Стокстилл. Биллу нельзя было рождаться, и Хоппи догадался об этом и заставил его, зная, что Билл умрет.
Ты не успеешь показать свою имитацию, поняла она. Я говорила тебе: потише, а ты не слушался. Напрягая глаза, она видела в небе — или думала, что видит, — твердый маленький объект со струящимися за ним волосами… а затем он бесшумно исчез.
Она осталась одна.
Зачем теперь продолжать? Все было кончено. Она повернулась и стала взбираться на холм, опустив голову и закрыв глаза, находя путь ощупью. Назад — домой, в свою кровать. К глазам ее подступили слезы, она чувствовала, как они бегут по щекам. Если бы ты только мог помолчать, думала она. Он бы тебя не услышал. Говорила же я тебе, говорила…
Она побрела обратно к дому.
Паря в воздухе, Билл Келлер мог немного видеть, немного слышать, ощущать, что вокруг него находятся живые существа — деревья, животные, — и плыть среди них. Он чувствовал, что на него действует сила, поднимающая его, но он вспомнил свою имитацию и изобразил ее. Его голос слабо вырвался в холодный воздух, затем он услышал его и воскликнул:
— За наши безрассудства нам преподан жестокий урок!
Его визг отдавался у него в ушах, и он с наслаждением вслушивался в него.
Сила, его поднимавшая, исчезла. Он поплыл, счастливо покачиваясь, затем начал снижаться. Он спускался все ниже и ниже и, как раз перед тем, как коснуться земли, отклонился в сторону, пока, ведомый живущим внутри него инстинктом, не повис неподвижно над домом и антенной Хоппи Харрингтона.
— Господь сделал это! — закричал он своим слабеньким голоском. — Теперь мы видим, что пришло время выступить против ядерных испытаний в атмосфере. Призываю вас всех написать письма протеста президенту Джонсону.
Он не знал, кто такой президент Джонсон. Возможно, кто-нибудь из живущих. Осмотревшись, он не увидел его; он видел только дубовые рощи, полные живых существ, да бесшумно летящую птицу с
