прошло каких–нибудь четверть часа…

– Мне нужно позвонить, – вымолвил я.

Я должен был позвонить Мемфис Шарль, но я не мог сделать это отсюда. Я решил позвонить Станиславскому, чтобы сказать ему, что отменяю тот звонок, о котором его просил. Я надеялся, что не опоздал.

– Прошу вас сообщить мне номер, – услужливо сказал мне Мариус.

Я посмотрел на него. Мышцы моего лица расслабились.

– Не стоит, – сказал я.

Мне удалось встать на колени под неодобрительным взглядом Мариуса. В этот момент принесли кофе. Карузо поставил поднос на низкий столик. Я с удовольствием выпил. Карузо удалился. Я выпил три чашки подряд и почувствовал прилив энергии. Я ухватился за кресло и встал на ноги.

– Я пойду, – сказал я.

– Но вы не сообщили мне, где находится Мемфис Шарль.

– Я вам этого не скажу.

– Я хочу только посмотреть на нее, уверяю вас, Тарпон. Я хочу знать, может она быть убийцей или нет.

– Вы видели много убийц в своей жизни? – спросил я с иронией.

Мариус кивнул с серьезным видом.

– Да, конечно, – сказал он.

Моя ирония улетучилась.

– Какой бизнес вы представляете? Вы представляете мафию?

– Мафия, организованная преступность – все это чушь собачья, – ответил Мариус – Но я видел много убийц. Я умею их распознавать.

– Гризельда Запата шантажировала вас? – спросил я под влиянием проснувшейся интуиции.

Он удивленно посмотрел на меня.

– Вы с ума сошли! – воскликнул он. – Моя бедная девочка!

И он заплакал.

В этот момент я понял, что дело было вовсе не в аллергии, как мне показалось накануне. Он плакал точно так же, как тогда в «мерседесе», при нашей первой встрече. Слезы текли из его глаз по лицу, а с лица капали на ковер. Как это он сказал минуту или несколько часов назад? Он изнурен, издерган. Да.

Он сел в кресло и высморкался в свой шелковый носовой платок.

– Я… б–больше не могу г–говорить, – сказал он довольно спокойным тоном.

Он плакал, и мне было омерзительно. Мариус Горизия был, по–видимому, законченным негодяем. Но мне стало жаль его. Думаю, что во мне заговорили крестьянские чувства. Чувство семьи, траур, мне было это понятно. Я запутался в своих ощущениях.

– Луиза Сержан, – спросил я, – была вашей дочерью?

Он кивнул, брызнув слезами во все стороны, затем быстро встал и подошел к комоду. Он резко выдвинул ящик, взял, черную картонную коробку, украшенную по бокам белыми эмблемами масонского типа, вынул из коробки разноцветный деревянный кубик, затем нажал пальцем на поверхность куба – и тот раскрылся. На ковер посыпались ажурные разноцветные палочки. Мариус нагнулся, собрал их и снова сел в кресло напротив меня. На боковой поверхности черной коробки я прочел надпись: «Головоломка, доводящая до безумия». Я думаю, это успокаивало его.

– В то время я был капитаном американских вооруженных сил, – сообщил он. – Господи, когда я думаю, что мадам Сержан была обыкновенной шлюхой!..

Он выкрикнул эту фразу. Я думаю, это тоже успокаивало его нервы. Говоря, он перебирал пальцами свои палочки, почти не глядя на них.

– А господин Сержан в конце концов повесился, не так ли? – спросил он небрежным тоном. – Его дочь была не от него, сын, впрочем, тоже. Люди смеялись над ним. Несчастный французский крестьянин.

– Жерар тоже ваш сын? – спросил я.

– Жерар? – Он посмотрел с недоумением. – А, брат. Нет, нет. Меня в это время там уже не было, я уехал. Я узнал об этом позднее. В Америке я был занят очень важными делами. Мне некогда было воспитывать дочь. У меня есть извинение.

Я кивнул. Что еще мне оставалось? Он продолжал:

– Я смог выбраться только в этом году. Наверное, мне не следовало этого делать. Это может повредить моим делам в Соединенных Штатах. Я имею в виду мое отсутствие. Но я приехал, потому что узнал о том, что моя девочка попала в… скверное положение.

Он посмотрел на меня.

– Да, в скверное, – подтвердил я. – У нее были неприятности.

– Эти фильмы… – сказал он. – И друзья. Развратные. Эдди Альфонсио и другие того же типа. Итак, я приехал. Она не знала, что я ее отец, вы понимаете? Прежде чем встретиться с ней, я установил наблюдение. Ее как раз и убили в тот вечер, когда я установил наблюдение.

Ему надоела головоломка, и он бросил кубик в угол комнаты. Куб снова рассыпался на двадцать щепок. Мариус развел руками.

– Убили, – повторил он.

Он снова заплакал, как фонтан. Губы его шевелились, но он больше не изрек ни слова. Он уже не вызывал во мне жалости. Я плеснул коньяк на дно моей кофейной чашки и выпил его.

– И теперь вы охотитесь за убийцей, – сказал я. – Чтобы уничтожить его.

Он кивнул, вытирая лицо носовым платком.

– И вы думаете, что убийцей может быть Мемфис Шарль, – добавил я.

– А вы так не думаете, Тарпон?

– Нет.

– И вы можете это доказать?

Я пожал плечами.

– Это из–за имитации изнасилования, – объяснил он. – Как если бы женщина хотела сделать вид, что преступление совершено мужчиной. Вы понимаете? Вы знаете?

– Я знаю, – сказал я. – А вы? Откуда вы это знаете?

– Ах, Тарпон, – сказал он, – я уже вам говорил, что я очень влиятельный человек. Если мне нужна информация, я получаю ее.

Говоря это, он немного приосанился, но в общем вид у него был подавленный. В конечном счете это был забавный допрос, но вел его я. И информацию получал тоже я. Я поднялся. Теперь я уже мог передвигаться без посторонней помощи.

– Мне действительно нужно идти, – сказал я.

– Нет, – прошептал он. – Мне нужна Мемфис Шарль, немедленно. Чем больше вы упорствуете, тем больше я ощущаю в этом необходимость. Вы понимаете?

– Я понимаю, – сказал я. – Тем не менее, я говорю «нет». И я ухожу.

– Луиджи! – позвал старый Мариус.

Дверь тут же открылась, и на пороге появился вышеупомянутый Карузо. Старик что–то сказал ему по–американски. Карузо посмотрел на меня с искрой удовлетворения во взгляде. Он пошел на меня.

– Давайте не будем драться здесь, – сказал я. – Я имею в виду «Хилтон». Вас за это упрячут, старина.

Карузо наступал на меня, а я отходил к окну. Быстрым движением он вынул из бокового кармана какой–то предмет из своей металлоколлекции. Это был «кольт». Он делает большие дыры. Пистотлет был даже без глушителя. Мне было страшно. Очень страшно. В этот момент зазвонил телефон. Карузо застыл на месте. Он щурил глаза, как сова на солнце. Только я не знаю, есть ли у сов веки.