знак: накануне знак был другой.

Мы дошли до Орлеанских ворот. По дороге я бросил в сточную канаву «ругер» покойного Карбоне. Мы остановили такси и доехали до Монпарнаса, потом пошли на юг по улице Рене Мугиотта. В конце улицы, в довольно убогом квартале, где все предназначено для сноса благодаря проведению радиальной линии метро, я нашел подходящий отель: довольно сомнительный на вид, но все же не совсем низкопробный.

– Я должен подняться с вами, – сказал я. – Без багажа это выглядит вполне естественно. К тому же мне надо умыться. Ввиду того что я был в некотором роде похищен, полицейские наверняка устроили в моей квартире засаду.

Она молча кивнула.

– Надеюсь, вы не подумаете ничего такого, – добавил я.

Она прыснула мне в лицо. Очень мило с ее стороны.

– Хорошо, – просто сказала она, и мы вошли в холл, где дежурный (на вид алкоголик) протянул нам регистрационные карточки и ключи, едва взглянув на нас.

В номере был душ, но комната была неприглядной. Мемфис Шарль устало опустилась на кровать.

– Уф! Я выдохлась, – сказала она.

– Ложитесь спать, – посоветовал я. – Я приму душ и уйду. Я позвоню вам завтра в полдень, то есть сегодня в полдень.

– О'кей.

Я снял одежду и залез под душ. Мыла не было. Я долго вытирался, пытаясь думать, потом надел свою грязную одежду и вошел в комнату. Я хотел задать малышке еще несколько вопросов, но она заснула прямо в одежде, там, где сидела, посередине двухместной кровати. Я подумал, что мне некуда идти. С Хейманом пришлось бы долго объясняться, а мне очень хотелось спать. Я подвинул малышку в сторону, она что–то проворчала, но не проснулась. Я накрыл ее пуховым одеялом. Прежде чем лечь в постель, я постирал, как мог, свою рубашку и носки.

Хейман снял трубку на шестой гудок.

– Это скотство! – крикнул он, узнав мой голос. – Вы знаете, который час?

– Десять часов утра.

– Из–за вас я провел всю ночь у этих господ. В вашем доме полно легавых. Где вы были? Вас увезли на машине? Что означает весь этот бред?

Я обещал ему, что обо всем расскажу, и спросил, можно ли спрятать машину у него в саду.

– Спрятать в саду? Что вы имеете в виду? Захоронить? Вы пьяны?

– Нет, – вздохнул я, – я имел в виду поставить ее в вашем саду, за домом.

– Машина краденая?

– Между прочим.

– Между прочим! – с отчаянием повторил он. – Хорошо, Тарпон, приезжайте. Но на этот раз постарайтесь рассказать мне что–нибудь развлекательное, иначе это последняя услуга, которую я вам оказываю.

Я пообещал, повесил трубку, вышел из телефонной будки и спустился в метро. Я купил «Паризьен либере» и доехал на метро до Орлеанских ворот. В газете была моя фотография. Снимок был сделан еще в то время, когда я был жандармом с честным лицом. Никакого сходства. Речь шла о моем кровавом похищении, во время которого офицер полиции Коччиоли получил легкие ожоги и был контужен, кроме него был легко ранен еще один человек. Мясника арестовали, но затем отпустили. В статье говорилось, что, скорее всего, это акт мести левых сил. Отмечалось, что нападавшие были североафриканского типа, а, как известно, я в Сен–Бриеке… Короче, делался вывод, что мои похитители были, вероятно, маоистскими пролетариями, жаждущими мщения.

Ни слова о возможной связи моих злоключений с делом Гризельды Запата. Подозрительно. Тем более что полиция вообще запретила упоминать об этом деле. Я не понимал, почему.

Доехав до Орлеанских ворот, я пошел к «торнадо», стоящему на том месте, где я его оставил, осматриваясь по сторонам. Мне казалось, что за каждым углом должен прятаться полицейский, но все было тихо. Я сел в машину и беспрепятственно поехал. Четверть часа спустя я был в Кламаре и остановился перед домом Хеймана.

Он ждал меня в своем саду. На нем были фуражка, пуловер с кожаными вставками на локтях и шарф, обмотанный вокруг шеи. Он курил «Житан», и у него было брюзгливое выражение лица. Я чуть было не снес ползабора, когда стал закатывать «торнадо» на участок и огибать павильон. Я оказался в огороде.

– Давайте, давайте, – повторял Хейман. – Вы можете раздавить хоть весь салат, это неважно.

Я открыл дверцу машины и посмотрел на него. На самом деле он не был сердит, а только хотел таким казаться. Он предложил мне кофе.

– Спасибо, – сказал я, – но я предпочел бы выпить его в машине, потому что жду звонка.

Я похлопал по радиотелефону в открытом подлокотнике.

– От кого? – спросил Хейман.

– Я узнаю это, быть может, когда мне позвонят.

Он поморщился и пошел за кофе, быстро вернулся и сел рядом со мной, держа на подносе кофейник, две пластиковых чашки, сахарницу и одну кофейную ложечку.

Все это стояло как–то не очень устойчиво. Мы выпили кофе, он был вкусным и горячим. Перед нами открывался вид на огород, зеленый и жизнерадостный, за которым виднелись крыши домов, дымка над долиной и строящиеся здания. Погода была неустойчивая, но сейчас светило солнце.

Я рассказал Хейману то, что мог ему рассказать, то есть почти все, только в моем рассказе оба американца убили друг друга, пытаясь подстрелить меня.

– Кто поверит этому, Тарпон?

– Для начала вы.

Он бросил фуражку на пол машины, тяжело вздохнул и ударил себя кулаком по лбу.

– Успокойтесь, – сказал я.

– Хорошо, я уже спокоен, – ответил он, подобрав фуражку и водружая ее на свой череп. – Что вы собираетесь делать дальше?

Я сказал, что это зависит от того, как обстоят дела с уголовной точки зрения. Он сказал мне, что он заходил накануне вечером ко мне, в одиннадцать часов, чтобы выпить рюмочку и сообщить, что оба номера, которые я просил его проверить, оказались липовыми. Один из них принадлежал школьному автобусу, а другой вообще не был зарегистрирован. Как бы то ни было, придя ко мне, Хейман наткнулся на полицейских, и Коччиоли промурыжил его в течение шести часов.

– С небольшими паузами, – уточнил он. – Однако удовольствие сомнительное. Я знал, что вы наплели мне о ваших контактах с Мемфис Шарль, и подумал, почему бы не выложить им все, что я знаю об этом деле. В ваших же интересах, Тарпон.

– Разумеется, – огрызнулся я.

– Они спросили, зачем я к вам пришел, и я сказал им, что мы познакомились с вами в прошлом году, когда я собирался писать о вас статью в связи с делом в Сен–Бриеке. Короче, я решил оказать вам услугу и направил к вам Жерара Сержана. Так как они видели меня с ним в морге, то в любом случае узнали бы об этом. Они спросили, почему я пришел к вам в такое позднее время и что я вообще знаю о деле Луизы Сержан. Я сказал, что знаю гораздо меньше, чем они, а к вам пришел, чтобы получить комиссионные, так, как это я направил к вам Жерара Сержана.

Я едва не спросил Хеймана, должен ли я ему на самом деле, но что–то в его взгляде удержало меня. Он продолжал:

– Мне было тошно, а их это забавляло, и они отпустили меня как старого сводника. Мне было противно, но я утешал себя тем, что это необходимо вам.