— Эрос — наш бог, который каждый вечер окунает нас в теплую ванну жизни. И гениальность этого божества заключается в том, что творимая им тайна — всегда одна и та же, но каждый раз — новая.
— Какая уж там ванна! Это печь, в которой можно сгореть до тла.
— И возродиться, как птица-феникс!
Сидящая на татами напротив меня, несказанно желанная, она все же казалась мне женщиной вполне доступной, как почти всякая другая. Я готов был, не теряя времени, раздеть ее и принять в свои объятия. Я уже начал, как старый бедуин, тереться об нее бородкой, возложив голову к ней повыше колен. Но тут она услышала своим супружеским ухом шаги на веранде.
— Ицумо, — весело сказала она.
Вошел японский джентльмен в возрасте меньше сорока, с дружелюбными глазами и чуть насмешливыми губами. Стройный, широкоплечий, с крепко посаженной головой, он был очень элегантен в своей серо-голубой тройке. Юко, непринужденно улыбаясь, представила нас друг другу.
— Ицумо Ишимацу.
— Патрик Альтамонт.
Сердечность, с какой сразу отнесся ко мне этот человек, не дала мне времени ни сробеть, ни сконфузиться, ни обеспокоиться.
— Господин Альтамонт, Юко еще ничего не предложила вам выпить?
— Мы ждали тебя к чаю, — откликнулась она.
И тотчас, чисто по-японски, она удалилась, пятясь и кланяясь.
Глаза мужа, открытые и проницательные, глядели на меня без всякой тревоги или, скажем, какой-то скабрезности. Может быть, лишь едва-едва сохранялась насмешливость на губах, но и в этом я не был уверен.
— Вы надолго в Японии?
— Увы, мое пребывание здесь подходит к концу. Завтра вечером улетаю.
— Вы пишете сказки, киносценарии или театральные пьесы?
— Я пишу романы, рассказы, небольшие очерки. А начинал как поэт.
— Поэт? Поздравляю. Юко тоже пишет стихи. У нее полны ими все ящики стола. Может быть, вам удастся уговорить ее опубликовать что-нибудь?
— Почему же она до сих пор не решилась? Химия и поэзия — родственницы.
— Совершенно верно: обе проникают в тайну живого.
— О, вы тоже самый настоящий поэт!
— Не думаю. Юко считает меня отчаянным романтиком в бизнесе. Но такое ее мнение повредило бы мне в глазах моих конкурентов.
— Одному немецкому барду принадлежит мысль о том, что каждый человек, и притом в любую минуту, сочетает в себе поэта и мыслителя. А, например, Новалис полагает, что бывают в жизни моменты, когда даже бухгалтерская книга представляется сборником стихов.
— Так что же, по мнению этого поэта, и мужчины отличаются прежде всего способностью грезить?
— Да. Они способны быть агентами — как это сказать? — реагентами, вызывающими химический процесс созидания чуда.
Глаза его перестали смеяться, и на какое-то мгновение в них промелькнула жуткая сумасшедшинка.
— На этот счет у Юко наверняка имеется свое, чисто женское мнение.
Как раз тут вернулась его супруга с благоухающим подносом в руках. И он не замедлил выяснить ее мнение.
— Дорогая, господин Альтамонт считает, что каждый человек — поэт по природе. А ты что думаешь?
— Вполне естественная мысль. Вдохновение поэта орошает ниву не только души, но и тела.
— И каково же будет поэтическое, — он подчеркнул это прилагательное, — решение нашего загадочного треугольника в этот вечер?
— Будет небывалое: мы поделимся нашим эротическим достоянием с гостем, явившимся из-за моря.
Майский субботний рассвет 84-го года еще успел застичь неспешную чайную церемонию, которая была грезой, призванной осветить на века светом невинности дела и дни земных любовников.
