единственным человеком, могущим её утешить, выслушать и помочь, теперь я переместилась на последнюю по значимости для неё ступень. И хотя она была доброжелательна и мила, но всё чаще я чувствовала её железную волю, лишённую сантиментов, разгадывала её игру и отношения наши стали отстранённо- официальными.

Гари был влюблён до умопомрачения. Подруга оградила его от решения всех житейских проблем, а ему только и нужно было, чтобы все его оставили в покое — он буквально жил в виртуальном мире и ценил жену за созданные ею покой и комфорт, не замечая, что она беззастенчиво пользуется его доверием. Люда ловко ограничила влияние свекрови на любимого сыночка, вызволила из российского плена родителей и семью брата, виртуозно прекратила посещения мужем бывшей семьи и вынашивала план, как свести к минимуму общение Гари с сыном.

Свадьбу играли в русском ресторане Вашингтона. На церемонию венчания в церкви мы с Майклом не поехали. Еврейские тётушки давно смирились с тем, что все их сыновья были женаты на русских — как утверждает поверие, такие браки самые крепкие, если только наш с Майклом союз не пошатнул их веру в данное утверждение.

Муж мой к тому времени успел перессориться почти со всей роднёй. С тётей Миртой он поссорился из- за меня. Как-то она позвонила и пригласила нас на концерт Лаймы Вайкуле, так как у неё пропадало два билета. Майкл с возмущением приглашение отверг, заявив в своей обычной безапеляционной манере, что на концерты блудливых коз он не ходил в Москве и тем более не пойдёт в Америке. Мы с тётей Миртой обиделись за певицу — перед отъездом я рыдала над её песней «Мой последний Адам», ощущая себя старой и никому не нужной. Может быть, эта песня была одним из факторов, которые помогли мне осуществить неосуществимое — без денег, связей и еврейского паспорта уехать из страны, чтобы найти этого самого Адама.

Когда наша защита потерпела сокрушительный крах, и мы были обвинены в плохом вкусе и глупости, началась битва за мою свободу. Но даже с собственной тётей он меня на концерт не отпустил. Чувствуя поддержку, я вопила о правах, о его жестокости — ну, что плохого, если глупая жена немного развлечётся, ей ведь нужны отдых, эмоции и впечатления. Тётя Мирта возмущалась диким нравами племянника, на что племянник посоветовал ей не лезть в нашу семью, намекнув, что она абсолютно потеряла влияние на сына Гари с тех пор, как тот связался с Людой, то есть наступил на её больную мозоль, и бросил трубку.

Накануне Майкл всмерть разругался с Владом и Леной.

У нью-йорских родственников также были перемены. Весёлая тётушка Майкла, певица и тусовщица Алёна, украшенная буйными кудрями и увесистым носом, вдруг заделалась рьяной баптисткой.

Не раз я наблюдала такие удивительные вещи, как евреи ударялись в христианство, а православные шли в синагогу или в мечеть. Не лучше ли верить в единого Бога, в мировой разум, отказаться от распрей на религиозные темы? Все читали, надеюсь, «Розу Мира» Даниила Андреева…

Странно, что идеи единой религии и мировой гармонии не приживаются, людям более свойственно воевать друг с другом и находить врагов.

Накануне нас навещала Алёна с весьма конкретной практической задачей — ей нужно было заручиться согласием племянника на то, что якобы она проживает по нашему адресу — страховка на машину в пригородах Вашингтона была гораздо меньше, чем в Нью-Йорке. Алёна приехала вечером, я ей была очень рада, но в оживлённом разговоре почти не могла принять участия. Алёна и Майкл ожесточённо спорили о религии, причём о различиях в Писании и об особенностях баптизма. Выпивоха Алёна отказалась от алкоголя совершенно, убеждая, что лучше совсем не пить, чем нечаянно перебрать.

Майкл же доказывал, что без пития никак не обойтись, нужно только знать норму, и к чему уж совсем превращаться в ханжу, отказываясь от мирских радостей?

Сексуальная тётушка, менявшая прежде любовников, как перчатки, извлекла из сумочки косынку, белую в крапинку, повязала её и кокетливо спросила:

— Ну как я, хороша?

Из-под косынки монахини сверкали блудливые глазищи, малиновый рот, растянутый в сверкающей улыбке, открывал крупные влажные жемчужные зубы.

Алёна собиралась сделать пластическую операцию по приведению еврейского носа к классическим канонам. Майкл кипятился. Он уличал тётушку в лукавстве,

— Ты же верующая. От блуда отказалась. Зачем тебе другой нос? Ты и так хороша, а будешь ещё лучше, мужиков в соблазн вводить не надоело?

Тётушка ловко парировала:

— Хочу быть совершенной перед лицом Господа нашего.

Я икала, потела, но встрять в беседу никак не могла — высказывания обеих сторон мне казались чересчур экстремальными. Пока я обдумывала свою позицию, было уже поздно высказываться — спор стремительно, как шустрая бабочка, перепархивал на другую тему. Причём было непонятно, насколько серьёзна Алёна — кокетничает ли она, играя роль баптистки, или искренне пришла к вере. Я пригубливала вино и незаметно для себя напилась, явив для спора живую иллюстрацию того, что с нормой можно ошибиться. Алёна принесла новость, что её сын Вадик наконец-то разошёлся с Галкой, которая никак ему в жёны не годилась, потому что фотограф, а что это за профессия для девушки, и ещё она была старше её сына и вообще он нашёл другую, хозяйственную еврейскую девушку вот с такими ногами! Сквозь пьяное забытьё слышала, как Майкл говорил:

—   Ты уж определись, что для тебя главнее-хозяйственность невестки или её еврейство, а уж к чему тут длинные ноги, не понимаю. Ты теперь у нас верующая, должна на душу внимание обращать, а не на ноги.

—   Ах, Майкл, вечно ты придираешься! Всё важно — и душа, и ноги.

Проваливаясь в беспамятство, я ещё подумала: чем их не устраивали Галкины душа и ноги. По- моему, с ними было всё в порядке.

Оказалось, что Галка беременна, и возлюбленный объявил ей о разрыве в тот момент, когда она известила его о будущем отцовстве. Верный, покладистый Вадим мигом заявил, что как раз хотел ей сообщить, что её не любит, просто он не решался раньше сказать об этом, и жить с нелюбимой женщиной не может. В тот же вечер он собрал вещи и ушёл к маме, в светлую квартиру на берегу океана, оставив беременную неработающую подругу в съёмной квартире.

Наступила короткая, быстрая весна. Зимы штата Дистрик Коламбия невыразительны и бесснежны. Сырые и ветреные, они почему-то кажутся очень холодными, хотя температура редко опускается ниже нуля.

Погодную сводку в Америке слушают так, как в годы войны россияне слушали сводки с фронта. Лёд, снегопад — катастрофа. Процентов сорок работающего люда не едут на службу. Хотя, конечно, понятно — дороги здесь гладенькие, скользкие, при малейшей непогоде большой риск попасть в аварию.

Снег здесь, чтобы оправдать свою редкость, выпадает мощно и превращает наш цивильный городок в некоторое подобие затерянной на краю света Деревни. Однажды в такой снегопад дом наш завалило по самую крышу, Майкл звонил братьям, и те приехали с огромными деревянными лопатами и несколько часов потратили на то, чтобы прокопать дорожку к двери и расчистить крыльцо.

Сколько лет прошло, а я помню остановившееся время, абсолютную тишину и нестерпимую вокруг белизну. Это было великолепное, незабываемое ощущение. Возможно, если бы снежный плен продлился чуть дольше, меня бы охватила паника — не очень приятно оказаться в ловушке и зависеть от того, хватит ли продуктов до того момента, когда придёт оттепель. В той ситуации были новые ощущения — покоя и радости. Наверное, единственное, что я вспоминаю с грустью за четыре года своего пребывания в замужестве — эти пару снежных светлых часов.

Родственники в это время бурно обсуждали ситуацию с Вадимом и Галкой и разделились на два противоборствующих лагеря. Одни радовались за Вадима, что он наконец-то одумался и порвал с богемной