тысячи. это сколько же могло быть сегодня? Миллиона два. даже больше. Как бы сейчас эти деньги пригодились. И ладно бы Василий этой весной хоть о сестре вспомнил, спросил, как она, что-то принёс. Толстая у него кожа, и как будто всё время в масле.

Николай обиделся, вскочил, надел клетчатый пиджак и поехал в гости к дорогому шурину. Старый облупленный автобус номер 1 будто поджидал Николая возле гастронома.

Василий Васильевич жил в Кимеркане, в посёлке шахтёров, в трёх километрах от города. Дома там длинные, неказистые, как бараки, но зато квартира у шурина — в четыре комнаты, летом прохладная, зимой тёплая, с непрестанно идущей горячей водой (а у Николая — перебои, текут трубы).

Василий открыл дверь с радостным лицом и тут же увял:

— А, ты. — он раздобрел ещё больше, пузо лезло из тренировочных штанов с красными лампасами.

— Извини, — пасмурно буркнул Николай. — Надо бы поговорить.

— Понятно. — это его вечное «понятно». Василий обернулся к своей жене, тоже толстой, с застывшей — чтобы не морщить лицо — улыбкой. — Мы минут на десять закроемся. Идём, Колян.

Мужчины прошли в маленькую комнатку, где на полу валялись детские игрушки, стояли доска для глажки и пылесос.

— Садись, — кивнул Василий. — Выпьешь?

И Николай вдруг кивнул: «Легче будет говорить.»

— Понятно, — Василий принёс полбутылки водки и хлеба с луком, налил в два стакана и чокнулся. — Слышал, Нелка в больнице… я звонил — говорят, ещё неделя.

«Всё-таки интересуется, узнавал…», — растрогался Николай и вылил в себя горькую мерзкую жидкость. — Значит, должен понять, что нам сейчас деньги очень будут нужны».

Василий пить не стал, только пригубил.

— У меня печень, — объяснил он. — Я выпью, но не сразу. Но ради встречи выпью. — И замолчал.

Как же начать?.. Николаю вдруг стало стыдно. Наверное, если были бы деньги, Василий вернул бы без напоминания. Но у него дети, две девчонки растут. Если смотреть со стороны, Николаю куда легче — они с Нелкой бездетные. Но, с другой стороны, Василий, говорят, уже купил на далёкой русской реке Клязьме дом… здесь нынче приобрёл «Таврию», на шахту ездить — он бригадир в другой смене. Значит, деньги есть. а вернее — были… правильно делает — вкладывает в недвижимость… и сейчас Николай рубля от него не получит. Встать бы, уйти? Шурин изобразит страшную обиду. Придётся всё же напомнить.

Два родственника долго молчали.

Глядя на Василия, жующего с хрустом лук, Николай отчего-то задумался вовсе о стороннем… на него иной раз находила такая блажь… Вот сидит брат Нели, человек очень, очень на неё похожий… и Николай, вспоминая, как он целовал Нелю, сейчас подумал:»А ведь я как бы целовал и Василия. эти немного кривые губы. и до чего же это мне сейчас неприятно!.». Никакой братской или даже дружеской близости между ними никогда не было. Василий внешне простодушен, как все толстяки, но зело хитёр… Ещё слова не скажешь, а он мысли твои отгадал. Вот и сейчас, подождал, поёрзал толстой задницей на стуле и сам заговорил:

— Тяжело стало жить, брат, — и этак доверительно моргнул. И показал головой на дверь. — У неё аллергия. Ты думаешь, здоровый румянец? Это кожа воспалена. Старшей дочке делали пробу манту — красная. Младшая, Танька… почками страдает, а ведь ещё одиннадцати нет. А я помню, помню.   должен тебе. Я отдам. Полторы, да?

И обида ещё глубже сотрясла Николая.

— Ну, какие сейчас полторы?.. — пробормотал он. — В тысячи раз поднялись цены… Ну, это я так, — Николай смутился сам от своих слов. — Но уж никак не полторы, согласись.

Василий сидел, округлив глаза.

— Но я брал-то — полторы. Как сейчас помню, отложил тебе… на книжке на предъявителя лежали. а тут бах — не выдают. а потом, пожалуйста, — когда уже превратились в труху. А и отдал бы тебе — вместе с другими твоими превратились бы в труху. Ты же свои-то не спас. А у тебя куда больше было.

— Дело не в этом, — растерянно забубнил Николай. — Дело не в том, сколько я потерял по своей глупости. Я тебе дал полторы. тогда это были деньги… по нынешним ценам ты уж верни, шурин. Быть не может, чтобы ты их не использовал.

— Я использовал?! — засопел, обиделся Василий. — Это нас Гайдар использовал! Я тебе даже могу сейчас эту сберкнижку принести… там как раз полторы… где-то лежит. А почему не успел отдать?.. Вы тогда с Нелкой к матери в Ярцево уплыли. я тебе и не отдал. Мог прямо книжкой отдать, она ж на предъявителя. Тут не я — тут ты сам виноват. а главное, конечно, этот Аркадий. или как его, Гайдар. — Умел, умел говорить Василий, и под напором его слов Николай вовсе замолчал. Он только, морщась, прикидывал цены… Если раньше хлеб стоил двадцать копеек, то сейчас, допустим, две тысячи… Стало быть, цены не в тысячу раз взлетели — в десятки тысяч… И Василий должен ему не полтора миллиона, а пятнадцать. Но эти соображения Николай высказать не решился, да и не успел.

Отворилась дверь, вошла — словно тесто влилось — розовая в розовом, пышная жена Василия. Она держала в одной руке раскрашенный цветами поднос, на подносе — сияющее морозное сало из погреба (тут же вечная мерзлота), краснозеленые парниковые помидоры, а в другой — кувшин с квасом.

— Чем ты его угощаешь? Не стыдно? Как Неля, Коля, скоро?

И Николаю стало совсем невмоготу. Стыдно. Он поднялся.

— Пойду я… — буркнул он. И посмотрел на Василия. — Ну, извини.

Но Василий просто так его не мог отпустить. Он умел добивать.

— Откуда у меня миллионы?!. — Василий пояснил жене. — Просит миллионы за ту тысячу.

— Миллионы?.. — Жена Василия как бы покачнулась и села на пуфик. — Батюшки! Придётся всё продавать… — И она оглядела квартиру. — Сколько миллионов?

— Понимаете… — вынужден был как-то объясниться Николай. — Я бы не напомнил… но опять авансу не дали. и мартовскую зарплату только сейчас обещают.

— А мне? — подал голос Василий. — Я что, в Москве живу? Николай хотел напомнить, что Василий, как бригадир, с его горлом и кулаками получает в месяц всё-таки около двух с половиной миллионов, в два раза больше, нежели Николай. Уж мог бы и отложить, и поделиться. Но Николай только смог выдавить:

— Нам сейчас тяжело.

— Понятно. Им тяжело, — поддакнул шурин с невинным видом, но прозвучало это как самая ядовитая фраза. Дескать, мало ли, что Василию тяжело, всем другим на шахте тяжело, а вот Николаю особенно тяжело.

— Ладно, — вдруг озлился Николай. Он редко злился. — С тобой говорить. — он покосился на женщину, поменял предполагавшиеся слова, — всё равно, что против ветра из газового пистолета… — И пошёл к выходу.

— Да постой ты!.. — Жена Василия шустро догнала его, не смотря на свою внушительную комплекцию. — Возьми, жене помидор передашь?.. вот, брала дочери больной.

— Нет. — Николай обул ботинки, оставленные на коврике, кивнул и взялся за ручку двери.

— Ну, хочешь предметами отдадим? У нас пылесос новый.   часы золотые, подарок со службы. — Она говорила все эти слова, прекрасно зная, что Николай ни за что не возьмёт.

Николай хлопнул стальной дверью и выбежал на улицу. Лиственницы распустили нежные свои метёлки. Невесть откуда взявшая пчела опустилась на левое плечо Николая, что-то пропела и понёслась дальше.

«А я сам?.. — вдруг подумал Николай. — Я сам никому не должён?.. — Он шёл пешком в город, всё быстрее и быстрей. — По мелочи тоже кое-кому остался должен. Мы все друг другу должны. И государству. Потому что жили в долг. Разве не бахвалились, сколько кто получает, даже если смена простояла полдня? Бригадир свой парень, напишет… А эти бесплатные санатории? Государство, чтобы мы не хрюкали, спаивало нас и кормило за наши небольшие труды… А сейчас забрало деньги обратно.»

И Николаю стало всё ясно. Холодно и ясно.

«Так что же теперь в России-матушке, всё с нуля?.. Выходит, так. Но недра-то, по слухам, уже пусты. угля осталось на пять-шесть лет. Куда город денут? Говорят, нефть ищут… а если её нету? Куда народу идти? Опять же о нас теперь никто и думать не будет, кончилась сказка… должны сами, свои ходом…