запретил им толкать его, видя, что оба полностью выложились на финише Инги. Шли часы, сменялись ярусы, но Ванде лучше не становилось. А на краю дороги среди обычных фонарей все чаще появлялись фонари—распятия. Стемнело. Зажглись лампы фонарей и вспыхнули красные лампочки, обвивавшие распятия.

Этой ночью им пришлось остановиться, когда объявили перерыв на отдых. Но в середине ночи Ланселот разбудил Жерара с Тридцатьпятиком и сказал, что им надо двигаться дальше, если они не хотят потерять преимущество. Но потом они остановились еще раз, когда появились уборщики—клоны и служители с пакетами еды и пачками 'Бегунков'. Первым делом паломники кинулись просматривать газетку. На первой странице было напечатано сообщение о победе Инги и крупнейшем за всю историю гонок выигрыше на фиолетовом финише. Инга была единственная, поставившая на себя, она и забрала все ставки. Там же сообщалось, что других победителей на фиолетовом финише не было, поскольку вслед за Ингой его прошли участники других цветов. Прочитав это сообщение, Ланселот здорово расстроился.

— Что ж ты меня не предупредил, Жерар, что мы таким образом отняли шанс на исцеление у двух человек!

— А какое это имеет значение? — пожал плечами Жерар. — В этом мире каждый за себя. Не считая нашей пятерки, конечно.

На рассвете, как только балконы стали заполняться публикой, их ждала радость — появилась Инга. Это случилось на сорок втором ярусе. Сначала они услышали ее крик:

— Ланс! Жерар! Тридцатьпятик! Посмотрите на меня!

Обведя глазами балконы, они увидели девушку и с трудом ее узнали: она стояла прямо на решетке балкона, держась одной рукой за разделительную перегородку, а другой махала им большим красным платком. — Это я! Смотрите на меня!

Может быть, не такой уж и красавицей стала Инга, но она была безусловно здоровой молодой женщиной, а лицо ее оказалось вовсе не круглым, а изящно продолговатым. И конечно, оно так и сияло счастьем.

— Ловите! — крикнула она и бросила одну за другой три банки с энергеном, стараясь попасть в коляску Ланселота. Руки ее были длинными, тонкими и ловкими. Две банки подхватил Ланселот, а одна упала рядом с коляской и покатилась вниз, но ее подхватил Жерар и тоже передал Ланселоту.

— Открывай скорее, — сказал Тридцатьпятик, — интересно, что она нам бросила? Я думаю, что это какой—нибудь натуральный энерген. Давай, я пока тебя повезу, а ты вскрывай банки. Жерар, помоги мне толкать коляску!

— Подожди, малыш, сначала главное. Инга, Инга! Ванде совсем плохо! Сделай что—нибудь для нее! Лекарство принеси!

— Я постараюсь! — донесся до них сзади ответный крик Инги. — Я скоро приду!

— А что она может принести? — мрачно сказал Жерар. — От рака нет лекарства, кроме исцеления Месса.

Ланселот увидел, что все банки из—под энергена вскрыты и потом заделаны скотчем. Он содрал скотч и крышку с первой банки. Банка была битком набита мелко наломанным шоколадом. Все сейчас же взяли по кусочку, а остальное Ланселот положил в сетку под сиденьем, снова заклеив крышку. Во второй банке оказался крепко заваренный кофе — ценность невероятная: арабский кофе продавался теперь едва ли не по весу золота. Они по очереди отхлебнули понемногу. Ланселот попытался влить хотя бы глоток кофе в рот Ванды, но только расплескал драгоценную жидкость. Тогда Ланселот передал банку Тридцатьпятику:

— Попробуй нести и не разлить. Это наш единственный допинг. О нет, не единственный! — В третьей банке оказалось густое красное вино. — Вот так, ребята, теперь мы выдержим. Но как же быстро обернулась Инга!

— Еще бы ей не обернуться — с такими—то деньжищами, — сказал Тридцатьпятик. — Наверняка с утра взяла велотакси, а может, и мобиль: таксисты знают, где и что можно достать за деньги. Интересно, придет она к нам еще или забудет о нас и пустится в красивую жизнь?

— А ты бы на ее месте как поступил? — спросил его Жерар.

— Я — мужчина, с меня другой спрос, — ответил Тридцатыштик.

— Как там Ванда, Ланс?

— Все так же.

— Она не умрет?

— Кто может знать…

— До ее финиша еще больше семи ярусов. Ланселот, попробуй дать ей вина!

Но и вино пролилось мимо запекшихся губ Ванды.

На сорок третьем ярусе они увидели позади себя синее пятно, а за ним, немного позади — желтое. Их догоняли.

— Рванем вперед? — предложил Тридцатьпятик. — Мы сейчас вроде как подкрепились.

— А зачем? — спросил Ланселот. — Ванде не становится лучше, а без нее нет никакого смысла первыми подходить к синему финишу.

— Знаешь, Ланс, может быть Тридцатьпятик прав, и нам стоит создать для себя резерв времени, эти синий с желтым нам на пятки наступают. Давайте—ка выпьем еще по глоточку вина, а потом мы с тобой, Тридцатьпятик, и в самом деле рванем.

Ланселот достал банку с вином, они отпили по большому глотку и моментально почувствовали прилив сил. Тридцатьпятик с Жераром запряглись и понеслись вперед. Очень скоро синий и желтый пропали из виду.

Они прошли еще три яруса, когда вдруг услышали знакомое:

— Ланс! Жерар! Тридцатьпятик!

Это снова была Инга, и опять в коляску Ланселота одна за другой полетели три банки с яркой надписью 'Энерген А'. Это был дорогой энерген, приготовляемый из натуральных продуктов, и потому банки были не одноразовые, а имели винтовые крышки. Убедившись, что Ланселот поймал все банки, Инга помахала ему рукой и скрылась.

К одной из банок скотчем была приклеена пластиковая ложка. Когда Ланселот отцепил ложку и открыл банку, он чуть не потерял сознание от запаха: в банке оказался душистый мясной фарш, а сверху лежала завернутая в пластик коротенькая записка: 'Ребята, я буду приносить еду трижды в день. Не смейте экономить! Ставку на Ванду я сделала, поставила половину выигрыша. Больше на нее никто не ставил! Что еще надо? Люблю вас всех, навеки ваша И.'.

— Нет, ребята, придется сделать остановку, — сказал Ланселот, нюхая фарш, — такое есть на ходу просто неприлично!

Они остановились, и Ланселот передал банку и ложку Тридцатьпятику. Тот отправил в рот первую ложку и застонал от наслаждения:

— Как давно я этого не ел!

— Давно? — удивился Ланселот. Сам он до открытия хранилища в Бабушкином Приюте и не помнил, что на свете бывают мясные консервы.

Вторая банка была с густым апельсиновым соком, а третья оказалась аптекой: сверху в ней лежала вата, под нею два эластичных бинта и два тюбика. На одном из них было написано: 'Для Тридцатьпятика'.

— Я знаю, что это такое, — сказал Тридцатьпятик. — Это очень дорогое лекарство для моего псориаза. Лечить не лечит — псориаз неизлечим, но дает облегчение, снимает зуд. У меня от пота кожа на бляшках до костей сгорела. Инга — чудо!

На втором тюбике была надпись: 'Ланселот, это для твоих рук!'. И еще в банке было две картонные упаковки лекарств: на одной было написано 'Антибиотик для Ванды. Попробуйте дать сначала две таблетки, а потом по одной через час'. На второй упаковке тоже была надпись: 'Это на самый крайний случай. Мне сказали, что эти капсулы могут умирающего вернуть к жизни на пять минут. Но только на пять минут! Капсулу надо положить под язык'.

Ланселот сразу же открыл Ванде рот, положил на ее сухой белый язык две таблетки антибиотика, потом сделал большой глоток апельсинового сока и прижался губами к губам Ванды. Жерар и