почти то же самое, что 'клоны'. Ты их любишь как меньших братьев. Дина никогда не называет своих воспитанников 'клонами' — вот она их действительно любит. Я думаю, тебе лучше вместе с твоей матерью и другими паломниками отправиться странствовать дальше.

На глазах девочки выступили слезы обиды и стыда.

— Не плачь, моя хорошая! Ты не представляешь, как ты нужна будешь в дороге Ланселоту. Ты поможешь ему смотреть за детьми, которых вам предстоит спасти. Там ты будешь нужнее. Но пока вы с Хольгером здесь, продолжайте учить пению наших детей. А с твоей матерью я поговорю.

Айно не стал вызывать к себе леди Патрицию, а сам разыскал ее на другой день в саду после завтрака: леди Патриция сидела на зеленой полянке и читала книгу, взятую в библиотеке замка.

— Сестра моя Патриция, можно мне посидеть с тобой?

Женщина подняла на него удивленный взгляд и кивнула. Айно пустился на траву напротив леди Патриции и спросил ее:

— Известно ли тебе, сестра, в честь кого тебе дали имя Патриция?

— Конечно. В честь моей бабушки. Так называли многих женщин в моей семье, это любимое имя в нашем роду.

— А мальчиков часто называли Патриками, не правда ли?

— Да. Это распространенное ирландское имя.

— Я хочу тебе поведать, сестра, если ты этого не знаешь, что имена Патрик и Патриция давались маленьким ирландцам в честь святого равноапостольного Патрикия.

Леди Патриция задумалась, сосредоточенно нахмурив брови, а потом кивнула:

— Я вспомнила. Когда я была маленькой, День святого Патрика отмечали в наших краях большим всенародным праздником. Потом этот праздник запретили, когда власть на земле захватило это чудовище…

— Не будем говорить о нем сейчас. Так вот, сестра, святой Патрик, или Патрикий, а по латыни — Патриций, что значит 'благородный', был крестителем Ирландии. Это он основал в твоей стране православную христианскую Церковь и монашество. Он не убоялся язычников—кельтов, не брезговал их непохожестью на христиан — он их любил и приводил к Христу. Один из твоих предков, сестра, служил ему верой и правдой, хотя и был воином. Вот почему в вашем роду так часто встречаются эти имена — Патрик и Патриция. И тебе твое имя дали при крещении в честь святого Патрикия.

— Этого я не знала. Признаться, я забыла даже, что меня крестили в детстве. — Леди Патриция задумалась, помолчала некоторое время, а потом спросила: — Как я понимаю, вы не просто так все это сейчас мне рассказываете?

— Да. Я хочу, чтобы ты была готова бережно и ласково учить вере в Иисуса Христа детей человеческих — детей несчастных, измученных, увечных, голодных и грязных.

— Но я не знаю таких детей, Учитель!

— Ты скоро встретишь их. Неси им любовь, добро и свет Христов, трудись в память святого Патрикия. — И тогда моя жизнь снова обретет смысл?

— Да, дорогая моя сестра. В служении Христу и детям ты снова обретешь смысл жизни.

Каждый день после ужина и вечерней молитвы в храме Айно беседовал с паломниками и оглашенными — так он называл тех, кто готовился к святому крещению. Он читал им вслух Святое писание, объяснял непонятные места и отвечал на вопросы.

Якоб не отходил от Айно и не пропускал ни одной службы в храме. Он и на 'Мерлине' трудился, не прекращая молитвы, и поскольку все мысли его были о Христе, то и работа с топором и пилой нравилась ему потому, что Христос в юности был плотником.

— Как—то вечером Айно позвал Ланселота для беседы.

— Брат мой Ланселот, — начал он, — твои спутники очень изменились за время вашего странствия.

— Дорогой Айно, я сам вижу, что происходит с моими людьми. Но ты напрасно беспокоишься, я совсем не противник их веры, моя матушка была христианкой, а я очень любил ее.

— Так это в память о ней ты возишь с собой Библию и распятие?

— Да. Я обещал ей не расставаться с ними и выполняю обещание. Но сам я поклялся в верности Мессии, живому богу планетян, и я не мог бы идти за исцелением в Иерусалим, если бы носил крест на груди, а не возил его за собой в моем рундуке на катамаране всего лишь как память о матери. Мне кажется, что эти две веры взаимно исключают друг друга.

— Вот тут ты абсолютно прав, брат Ланселот. О, если бы христиане поняли эту несовместимость в самом начале, когда глобалисты только начали объединять мир, готовя его к принятию Антихриста!

— Я и сейчас не вижу ничего плохого в том, что глобалисты попытались создать единую мировую цивилизацию. К несчастью, все кончилось Катастрофой.

— В которой, замечу, именно они первыми и погибли.

— Зато мир все—таки был объединен.

— Скажи честно, брат Ланселот, впрочем, ты всегда честен, — а тебе нравится этот новый объединенный мир?

— Нет, пророк, он мне совсем не нравится. Этот мир, по—моему, катится к концу.

— И опять ты прав, мой Ланселот! И все же ты хочешь идти в Иерусалим?

— Да. Ты не знаешь, Айно, что это такое — быть прикованным к инвалидной коляске и всю жизнь передвигаться на колесах. Я очень хочу встать на свои собственные ноги. Дать это может мне только наш Месс, но никак не ваш Иисус.

— А вот на этот раз ты ошибся.

— Не трать на меня время, не читай мне проповеди, пророк. Ты ведь не обо мне хотел говорить? Я знаю, что доктор давно верует, а Дженни готова креститься и только опасается моего недовольства. Напрасно опасается: своей искренней детской верой в Бога она мне напоминает мою матушку. Что же касается Якоба, то он, по—моему, настолько возлюбил Христа, что готов уже не только сам креститься, но и всех вокруг крестить.

— Он это и будет делать, — кивнул Айно.

— Якоб что, в самом деле намерен стать священником?

— Да. И я уже готовлю его к служению.

— Значит, он останется на Жизоре? Ну что ж, за Хольгером мы присмотрим и доставим его в Иерусалим на исцеление. На обратном пути мы сможем завернуть сюда и оставить его у брата…

— Не спеши! Я вовсе не говорил, что Якоб останется здесь, чтобы долгие годы готовиться к священству, как это было в давние времена. Я рукоположу его в день крещения всех наших оглашенных, и он сможет плыть дальше с тобой и братом.

— Так это кто спешит? — усмехнулся Ланселот.

— Ты прав, — улыбнулся Айно, — спешим, конечно, мы с братом Якобом, а торопит нас время.

— А время тут при чем?

— Нынешнее время требует, чтобы слуги Божьи прошли по всей земле и подобрали для Господа все, что еще можно спасти. Мы должны собрать в Его житницу все до последнего колоска.

— Проще говоря, вы хотите крестить всех, кого удастся?

— Да. Так ты возьмешь с собой Якоба, если я рукоположу его в иереи?

— Ладно уж, прихвачу твоего иерея—скороспелку, — улыбнулся Ланселот, — пусть в нашем Ноевом ковчеге будет еще и священник. Тем более что, как я понял, ты собираешься крестить и всех остальных, пророк?

— Нет, только Дженни и Эйлин.

— Что ж так слабо? Почему только их?

— Все другие крещены еще в детстве. Здесь, на острове Жизор, они только укрепились в вере.

— Вот как. Выходит, в каком—то смысле я снова остаюсь в одиночестве…

— Это так, но придет и твое время. Христовой любви сопротивляться бесполезно, мой честный и упрямый брат Ланселот, а Христос возлюбил тебя особо, это мне открыто. Крестишься ты все равно, это мне ведомо, вот только водой или кровью, этого я пока не знаю…

Последние слова Айно проговорил как бы про себя. Ланселот их не понял, лишь пожал широкими