— А в Господа Иисуса Христа вы верите, доктор?

— А в Господа Иисуса Христа как в Бога я снова верую. Без веры в Него и в Его жертву за нас все человеческие страдания, которые мы сейчас наблюдаем на земле, показались бы мне чудовищно бессмысленными. Я вернулся к этой вере, как редкие счастливцы возвращаются в старости к своей первой любви.

— Как это?

— Они возвращаются к давным—давно покинутой женщине, чтобы сказать, что это была ошибка, предательство, и что теперь они понимают, что они не должны были изменять первой своей любви. И они просят у нее прощенья.

— Какое странное сравнение, доктор — Христос и первая любовь!

— Ну я—то знаю, о чем говорю, я же помню, каким счастливым и безмятежным я был христианином! Тогда для меня молиться было все равно что дышать. А теперь каждый покаянный вздох, каждая молитва даются мне с болью и сокрушением. Но я оглядываюсь и вижу позади себя пустое холодное болото.

— Неужели ваша прошлая жизнь вам представляется такой ужасной, доктор?

— Я старался жить по совести и быть полезным людям, но холодна и пуста была моя жизнь без веры, и добрые дела не наполняли ее смыслом. Но, кажется, это болото я уже перешел и выбрался на берег обетованный.

— Рад за вас. А вообще вы любите жизнь, доктор?

— Я всегда любил и ценил жизнь. Мне приходилось принимать роды у женщин, когда женщины еще рожали. Какой же это подвиг — роды человеческие! Я начал по настоящему уважать женщин только тогда, когда узнал, что новая жизнь оплачивается их добровольным мученичеством. Поэтому я всегда был против эвтаназии, особенно принудительной. Вы никогда не задумывались над этим словосочетанием — 'принудительная эвтаназия'?

— Нет. А что в нем особенного?

— Это оксюморон, Ланс. Подумайте сами: принудительный добровольный уход из жизни! И таких фальшивых понятий за последние десятилетия возникло множество. Вы помните, как сильные мира бомбили страну за страной, называя это борьбой с терроризмом? А экологисты, которые преследуют людей? При желании можно было бы создать словарь подобных терминов.

— Новоречь Оуэлла?

— Именно. Господи, до чего же приятно разговаривать с человеком, который читает.

— Взаимно, доктор, взаимно! К сожалению, сейчас мне пора сменить Якоба у руля, но мы непременно продолжим нашу беседу, хорошо? — и Ланселот поехал в рубку к Якобу, чтобы перенять у него вахту.

Однако беседа о Боге на катамаране 'Мерлин' на этом не прервалась. Освободившийся от вахты Якоб подошел к доктору и предложил сыграть в шахматы.

— Но, кажется, я не вовремя? Вы, я вижу, размышляете о чем—то очень серьезном. Я угадал?

— Угадали, Якоб. Мы только что говори ли с нашим Ланселотом о христианстве и о нашем мире. Он спросил меня, верую ли я в Иисуса Христа.

— И что вы ему ответили?

— Ответил, что да, верую. Якоб присел на борт рядом с доктором.

— Знаете, доктор, я начал всерьез задумываться о Боге после ядерного удара русских, когда жизнь стала вдруг рушиться с такой скоростью. Мне стало казаться, что все это не просто так, что мы, люди, каким—то образом заслужили это. Знаете, доктор, о чем я мечтаю?

— О чем, мой молодой друг?

— Когда—нибудь разыскать одну старинную книгу, в которой, может быть, найду ответы на мучающие меня вопросы. Книга называется Библия. Там рассказывается о том, что однажды человечество уже пере живало время подобное нашему.

— Якоб! Когда Ланселот освободится, подойдите к нему и попросите у него Библию.

— Что? На нашем судне есть Библия?

— Да, она лежит внизу, в каюте, в рундуке Ланса.

— Ах, доктор! Ну… Ну я просто не знаю, что сказать!

— Потом скажете, когда Библию дочитаете.

Позднее Якоб получил от Ланселота Библию, обернул ее выпрошенным у Дженни чистым кухонным полотенцем и с этого дня с нею не расставался.

Они проходили над затопленными Нидерландами. От вечно боровшейся с морем Голландии теперь ничего не осталось, и никто из планетян о ней не вспоминал, разве что спасшиеся голландцы.

Когда пришло время пополнить запасы воды, они повернули к югу, к последним германским островам. Подыскивая место для стоянки, они увидели зеленый мысик, поросший деревьями и кустарником, и за ним небольшую бухту. Уже был отлив, так что они, не боясь сесть на мель, зашли в удобную с виду бухточку и встали на якорь. Углядев на берегу зеленые кусты, Патти, не дожидаясь пока спустят сходни, прямо с кормы прыгнул на берег, замочив в воде только задние ноги.

— Не осел, а горный козел, — одобрительно сказал доктор.

— Скорее морской осел — еще одна разновидность мутантов, — засмеялся Якоб.

— Не смейте обзывать моего Патти мутантом, — возмутилась Дженни, — он просто ослик, обладающий множеством разнообразных талантов. Правда, Патти?

— Йа—а! Йа—а! — обернувшись к ней, на бегу коротко бросил ослик и устремился к аппетитным зеленым зарослям.

— Вот видите, он еще и полиглот: на германской земле отвечает по—немецки — 'Ja, ja!'.

Под деревьями, как они и предполагали, оказался небольшой ручей, сбегающий в бухту. Вода в нем была пресной и чистой. Якоб с доктором наполнили свежей водой все пластиковые канистры и отнесли их на катамаран. Потом развели костер, и Дженни приготовила завтрак и чай. Спустили на берег Ланселота, и перед завтраком все мужчины пошли к ручью, чтобы вымыться пресной водой и смыть морскую соль и пот. Патти пощипывал росшие вдоль берега ручья сочные растения. Якоб уже успел наломать для него несколько веников ракиты в запас.

Когда они сели завтракать, из—за ближайших дюн к ним вышли десятки одетых в рубище поморников. Они остановились поодаль и некоторые сели на землю. Они не приближались, ничего не просили и не угрожали.

— Эй! Кто вы и что вам надо? — крикнул Ланселот. — Чего вы хотите от нас? Подойдите кто—нибудь сюда, к костру и скажите, в чем дело?

После его окрика кое—кто из поморников отступил за дюны и скрылся, а другие остались. И опять ничего не происходило, поморники просто сидели на песке и ждали. Чего они ждали, было непонятно.

Пилигримы решили поскорее убраться на судно и там закончить завтрак, уж очень подозрительным и тягостным показалось им поведение поморников. Когда они собрали свои вещи, загасили и затоптали костер и двинулись к 'Мерлину', за ними бросилась женщина, по виду старуха, но с молодым голосом. Она закричала:

— Постойте! Куда же вы? Вы ничего нам не оставили! А договор?

За ней подали голос и другие поморники. Они были недовольны поведением пилигримов, но понять, в чем они их упрекают, было совершенно невозможно.

— Я пойду к ним и выясню, чем мы их обидели, — сказал Якоб. — Они явно не опасны. А вы пока возвращайтесь на судно, я вас догоню.

Когда он вернулся и присоединился к паломникам на борту катамарана, на нем лица не было. — Ну и в чем же там дело, Якоб?

— На этом мысе контрабандисты устроили перевалочную базу. Они приходят с вечера откуда—то с юга и привозят свой груз. Ночью сюда приходят их коллеги с севера со своим грузом. Они обмениваются