Ричардсон уселся за стол, и часы были пущены. Противник Вили играл белыми.

Сначала они очень быстро делали ходы, однако Вили страшно мешала болтовня толстого джонка, который вел себя при этом крайне доброжелательно: спросил Вили, нравится ли ему Центральная Калифорния, сообщил, что мальчишке очень повезло, что он сумел выбраться из «неблагоприятных условий» Бассейна. В других обстоятельствах Вили обязательно ответил бы джонку какой-нибудь дерзостью — здесь, во время турнира, это вряд ли очень опасно. Но Росас сказал, что Вили должен устроить сцену примерно через час после начала игры.

Вили и Ричардсон сделали уже примерно по десять ходов каждый, прежде чем Вили сообразил, насколько охватившее его раздражение мешает ему играть. Он посмотрел на доску внимательно и понял, что в данный момент преимущество явно находится на стороне противника. Разговоры нисколько его не отвлекали. Вили бросил взгляд за спину Ричардсона, на бледно-голубую воду океана. Где-то далеко, на горизонте, медленно удалялся на север танкер, принадлежавший Власти. Немного ближе к берегу, в противоположном направлении устремились два азтланских грузовых парусных судна. Вили сосредоточил все свое внимание на их безмолвном равномерном движении, пока болтовня Ричардсона не превратилась в едва различимое бормотание. Только после этого он посмотрел на доску и заставил себя вновь погрузиться в игру.

Голос Ричардсона продолжал звучать еще несколько минут, а потом куда-то пропал. Бледный джонкский аристократ чуть озадаченно посмотрел на выражение лица Вили, но не рассердился. Вили ничего не замечал: сейчас противник для него существовал только в ходах, которые он делал на шахматной доске. Ни на появившихся в павильоне Майка и Джереми, ни на свою предыдущую противницу, Деллу Лу, остановившуюся возле их стола, Вили не обратил ни малейшего внимания.

Потому что у него возникли проблемы. Вили крайне неудачно начал разыгрывать эту партию; кроме того, если даже забыть о психологическом соперничестве, сейчас перед ним сидел самый сильный противник из всех тех, с кем он до сих пор играл. Игра Ричардсона была одновременно жесткой и мягкой: он не делал ошибок, все его ходы были хорошо продуманными и в достаточной степени разнообразными — он был игроком с фантазией. Джереми предупреждал о том, что Ричардсон — сильный противник, в распоряжении которого хороший процессор, великолепная дополнительная программа, да еще и достаточно серьезные способности, позволяющие пользоваться всеми этими приспособлениями с абсолютной выгодой для себя. Это было несколько дней назад, и Вили успел забыть о том, что сказал ему Джереми. Теперь он убедился в справедливости слов приятеля.

Ричардсон продолжал атаковать, и за последние пять ходов ему удалось затянуть тугую петлю вокруг игрового пространства, на котором находились фигуры Вили. Враг — Вили больше не думал о толстом джонке ни как о человеке, имеющем имя, ни как о человеке вообще — видел на много ходов вперед и мог в соответствии с этим предпринимать различные стратегические шаги. Вили встретил человека, который обладал такими же способностями, какие были у него самого. Почти.

Теперь на обдумывание каждого хода у игроков, стремительно приближающихся к развязке, стало уходить все больше времени. Наконец, уже предвидя, каким будет эндшпиль. Вили предпринял самый острый ход за всю эту недолгую партию. У противника Вили оставалось две ладьи — против слона, коня и трех пешек, занимавших очень выгодную позицию. Чтобы выиграть, Вили требовалось придумать очень сложную комбинацию, что-нибудь не хуже того изобретения, что он сделал зимой. Только вот сейчас у него было двадцать минут, а не двадцать недель.

С каждым новым ходом Вили чувствовал, как в голове нарастает боль. Он представлял себя автогонщиком, а еще Джоном Генри из рассказа Нейсмита. Его ум сражался с искусственным чудовищем, с машиной, которая анализировала миллионы комбинаций за то время, что он мог рассмотреть только одну.

Боль переместилась от висков к носу и глазам. Это неприятное ощущение вернуло Вили в реальный мир.

Дым! Ричардсон закурил громадную сигару. Вонючий дым плыл через стол прямо в лицо Вили.

— Сейчас же погасите ее. — Голос Вили звучал совершенно ровно, но было ясно, что он с трудом сдерживает рвущуюся наружу ярость.

Искренне изумленный Ричардсон широко раскрыл глаза и погасил свою дорогую сигару.

— Прошу прощения. Я предполагал, что северяне могут почувствовать себя неуютно в присутствии курильщика, но вы-то, черные, видели немало дыма в своей жизни.

Он улыбнулся. Вили привстал, непроизвольно сжав руки в кулаки. Кто-то подтолкнул его, чтобы он снова уселся на свое место. Ричардсон посмотрел на него с легким презрением, словно хотел сказать: «Эти ваши расовые штучки!..» Вили попытался не обращать внимания ни на этот взгляд, ни на толпу, собравшуюся вокруг стола. Он должен победить!

Он не сводил напряженного взгляда с доски. Если сделать все правильно, пешки смогут пройти вперед, невзирая на вражеский огонь. Однако у него кончалось время, и он никак не мог вернуться в прежнее состояние холодной сосредоточенности.

Враг не совершал ошибок, его игра была такой же уверенной, как и прежде.

Еще три хода. Пешки Вили были обречены на гибель. Все три. Зрители скорее всего этого еще не понимали, но Вили и Ричардсону все уже было ясно.

Изо всех сил сражаясь с подступающей тошнотой, Вили протянул руку, чтобы взять своего короля, положить на доску и сдаться. Сам того не желая, он поднял глаза и посмотрел на Ричардсона.

— Ты здорово играл, сынок. Это была самая лучшая партия, проведенная игроком без процессора.

В голосе толстяка не прозвучало насмешки, но его тон теперь уже не мог обмануть Вили. Он сделал резкое движение через стол, намереваясь схватить Ричардсона за горло. Охрана оказалась быстрее — Вили повис над столом, зажатый полудюжиной не слишком ласковых рук. Он отчаянно завопил, бросая в лицо Ричардсону самые отборные ругательства на испанском языке.

Джонк сделал шаг назад, в сторону от стола, и приказал своим охранникам отпустить Вили. Затем посмотрел Росасу в глаза и спокойно проговорил:

— Почему бы вам не вывести вашего маленького Алехина на улицу, чтобы он там немного поостыл?

Росас кивнул. Они с Джереми взяли вырывающегося Вили под руки и дотащили к двери. Покидая павильон, Вили услышал, как Ричардсон пытался убедить организаторов турнира — с совершенно искренним видом, — чтобы они позволили Вили продолжить участие в соревнованиях.

Через несколько мгновений все трое были на улице, подальше от зевак. Ноги Вили снова касались поверхности земли; он более или менее добровольно шел между Росасом и Джереми.

Впервые за многие годы, впервые с тех пор, как Вили потерял дядю Слая, он плакал. Парень закрыл лицо руками, стараясь отгородиться от всего остального мира. Большего унижения просто не могло быть.

— Давай проведем его мимо автобусов, Джереми. Небольшая прогулка ему полезна.

— Ты действительно здорово играл, Вили, — произнес Джереми. — Я же тебе говорил, что Ричардсон входит в категорию экспертов. Ты был очень близок к тому, чтобы его победить.

Казалось, Вили ничего не слышит.

— Я сделал этого джонкского ублюдка. Я его сделал! Но он закурил и вывел меня из равновесия.

Они прошли метров тридцать, и Вили постепенно успокоился. А потом сообразил, что никто не ответил ничего утешительного на его вспышку. Парень убрал от лица руки и сердито спросил Джереми:

— Ты так не считаешь?

Джереми был в замешательстве: справедливость боролась в его душе с дружбой.

— Ричардсон, конечно, славится тем, что он страшный болтун, тут ты прав. Он со всеми так себя