вредная, я прям язык глотаю от ее вида. Ниток навязала, сна на нас напустила – и ходу. Гляду моему на один зуб, до седла с разбегу не допрыгивает, а от охотников наилучших обманом да коварством бесчестным удрала…
– Значит, такие охотники, – без тени смущения фыркнула Мира. – Куда вам демонов ловить, если одного маленького слепого ребенка всей деревней упустили. Теперь над вами зайцы смеяться будут, в лес постыдитесь показаться.
– Ох, беда пришла, нету мне боле покоя в родной деревеньке, – вздохнул Тофей. – Пищит тоньше комара и нудна-то не по годам. Молчу, молчу, куда мне…
– То-то же, – гордо вздернула носик Мира. – Коней привели?
– Всё как было уговорено, – солидно кивнул Медведь. – Корм наилучший для твоего красавца, одежка князьям и травки на лекарства. Моя Фимия тебе пирожков испекла.
Мира кивнула и совсем довольно объявила привал. Торопливо ссадила со спины Норима Арифу и Дилю, зашепталась с конем, гладя мягкие губы и снимая ненужную более узду, поделила с ним пирожки.
Вэрри отозвал в сторонку кузнеца и развернул его лицом к маленькой снави, наговаривая в ухо свою идею клинка. Медведь задумался. Да так крепко, что молчал до самой Брусничанки, много дней, то хмурясь, то усмехаясь своим мыслям. Когда гостеприимные жители разобрали путников на постой и развели по заранее натопленным банькам, а Мира убежала проверять своего красавца, устроенного в отдельном просторном стойле, он наконец заговорил, отведя Вэрри к самой опушке.
Дождь сеялся редко и лениво, оседал прозрачными кристаллами на куртке и медленно растекался. Не поймешь – уже снег или еще вода? Лес чернел мокрый и сонный. Он-то знал, если это еще и не снег, то скоро гадать не придется. Пора. Земля пропиталась влагой, листья легли, укрывая теплым пологом корни. Трава от давнего последнего покоса уже не выросла высокой, холода не пустили. Рябины клонят к земле тяжелые гроздья, обещая суровую зиму.
Вэрри повернулся спиной к лесу, на который насмотрелся досыта за дорогу. Ему сегодня больше нравился вид деревни. Две новые избы воздвигли взамен сгоревших на прежних местах, золотистые и свеженькие. На крыше дальней еще сидели мастеровые люди и беззлобно переругивались с привычной для Брусничанки издевкой. Одни полагали, что теперь кузнец должен до весны старосте в ноги кланяться за такое проворство, а спасителя своего звать не учеником, а как самое малое батюшкой. Иные сомневались в его добросердечии и советовали пониже дверные косяки опустить, чтоб поневоле на коленях перед соседями из дома выползал. Третьи здраво намекали, что Медведица варит лучший мёд в деревеньке и потому ползать придется им, ведь на днях станут праздновать новоселье. А в оплату за стройку довольно не пускать гостей на поселение к Старому. Пусть сидит один, а все истории вендов достанутся им, без устали топорами махавшим две седмицы.
Дочки кузнеца уже забыли про страшный плен и теперь крутились возле Актама, выведя его из только- только выделенной конюшни, угощая хлебом и наперебой уговаривая потанцевать. Им живо помнился золотой лист, вьющийся по атласу его шкуры солнечным вихрем.
Медведь тоже смотрел и улыбался. Избы вышли просторнее и лучше прежних. Да и кузня новая куда удобнее, скоро дракон оценит. Вздохнув, Старый вернулся к мучающей его теме: конечно, клинок по душе Одуванчика откованный, одолеет Месть. Выбор хороший и необычный. Но чем он закончится для самого дракона? Да и для девочки тоже. Может, не стоит так опрометчиво сплетать со сталью и соединять с собственной рукой судьбу, которая еще не определена? Ведь ребенок, ну как можно…
Вэрри хмурился и требовал уточнения. Медведь рычал, поражаясь его недогадливости и отказывался вслух высказать свои подозрения. Оба остались недовольны друг другом, но сошлись на том, что иного клинка им не выбрать.
– Я не снавь, но скажу тебе сразу, – веско бросил напоследок Медведь. – Это не кончится с возвращением Орланов в столицу. И если девочка пострадает, я внукам завещаю тебя отыскать и со свету сжить. Ей и так досталась непростая доля.
– Не темни или молчи совсем, – огрызнулся Вэрри.
– Сколько тебе лет? – Вроде бы невпопад спросил кузнец.
– Шестьсот семьдесят пять.
– Изрядно. Видимо, шесть сотен лет головой в скорлупу изнутри стучался и все без толку, оттого и не поумнел, – разочарованно вздохнул тот, неприятно напоминая манерой общения старосту. – Или оба вы слепые, или я чего-то не разобрал. Не только Месть к ладоням прирастает… Ладно, делай, как задумал. Может, так и надо.
Ковать оказалось тяжело.
Он испортил первую заготовку сознательно, даже не особо усердствуя. Со второй боролся куда дольше и сдался неохотно. Но булат придирчив и новой попытки ошибившемуся раз кузнецу не дает. Медведь согласно улыбался: нечего торопиться, пусть рука привыкнет к работе, душа успокоится и мысли станут ровнее и глубже. Все же – первый раз живое делать взялся.
Третья заготовка была лучшей из запасов кузнеца. Вэрри придирчиво рассматривал ее и не нашел отчетливых признаков изъяна. Медведь и правда вполне внимательно изучил его рецепт, от формы тигля, состава и пропорций добавок до мелких суеверных глупостей, свойственных каждому мастеру. Когда дождь побелел и стал падать куда медленнее, сухими танцующими снежинками, когда он засыпал избы по самые оконца, айри решился взяться за большое дело.
Правда, прежде перетерпел все полусерьезные-полунасмешливые суеверия бороев. Остатки зла из него выпаривали в бане, используя исключительно утреннюю воду новолуния и веники, собранные в какой-то особенно удачный день. Его переодели во все новое и староста со свойственной ему основательностью осмотрел розовенького айри и отметил, что тот теперь «ну чисто праздничный покойничек, весь обмытый и опрятный, за прежние грехи банщиками добротно излупленный». Миры рядом не было и Вэрри привычно застонал, такого он о себе еще не слышал. Арагни целыми днями сидела возле заготовки и гладила ее, нашептывая невнятное. Знакомилась, как она сама объяснила.
Он знал странное свойство булата, не поддающегося под молотом и не меняющего форму очень долго. Но представить себе не мог, как растянется процесс с живым металлом. Уже морозы окрепли, уже ночами гулко охали деревья, трескаясь в когтях стужи. Уже Яромил сыто и благодушно рокотал рядом, все более напоминая манерами прадеда. И взялся помогать в кузне, возвращая телу навык тяжелой работы. Потом к делу подключился и староста, который не зря показался Вэрри с первого взгляда похожим на молотобойца.
Клинок все привыкли звать коротко – Луч, так он не путался в их сознании с солнышком-Мирой, отспорившей право в любое время сидеть рядом и наблюдать за работой. Она капризно утверждала, что не похожа на нелепый и бесформенный кусок горячего металла, что звенит, не желая меняться много часов, обеспечивая бессонницу всей деревне. Уже третий по счету, и снова оглушает своим сердитым и упрямым голосом. Звучным, низким и сильным, ничуть не напоминающим ее собственный. Правда, иногда арагни шепотом признавалась Вэрри, что у них всё пока получается, только надо еще потерпеть, и довольно долго.
Айри устало и благодарно улыбался. Он почти не покидал кузницу, осунулся и похудел, спал урывками, по полчаса. Металл не терпит перерывов в работе, особенно этот. Айри удивленно обнаруживал все отчетливее, что знает, чего требует от него дело. Люди, помогающие ему, нервничали и сомневались. День ото дня им было все более странно неподатливое упорство булата. И в то же время сам Вэрри успокаивался и избавлялся от суетливых метаний. Все правильно. Разве он раньше не понимал, как бесконечно упряма маленькая Мира? Ведь надо быть очень сильной, чтобы решиться уйти из дома, убедить дабби и просто выдержать в его караване первый долгий путь. Никого не зная, не видя этого самого пути, не понимая толком даже языка тех, кто идет рядом, не позволяя помогать себе и жалеть, тем самым делая неполноценной и признавая слабой. А еще она – настоящее солнышко и потому, имея светлую и нежную кожу, все же не обгорает на самом жарком юге. Вся из невозможных и удивительных свойств соткана. Самая непохожая на иных людей, всех, кого он встречал прежде. Замечательная.
Одно плохо, пока он тут занимается Лучом, некому сшить ей шапку. Тофей обещал заняться, Всемил говорил, что постарается, Стояр уверял, что присмотрит. Но шапку-то ждут от него! И шапку, и пряжки. Она им и мех-то не отдаст! Как можно было заняться клинком, не выполнив обещания? Арагни смеялась,
