Тогда он был здесь без гриддского скакуна, на местном, не стоящем воспоминаний и сожалений. И пошел в переполненные стынущие топи, полагаясь исключительно на свой опыт. Вообще-то бездонные трясины, отрезающие пригорье от основного Вендира в такой сезон непроходимы, но для умелого одиночки с хорошей подготовкой и снаряжением они сделали поблажку. Болота дышали через окна бочагов, застекленные хрупкой ноздреватой коркой ледка, хриплым и смрадным туманом, стужа злилась на их упорство и усиливала натиск. Ночи были скрипучими, выстуженный снег сухим, как песок, луна взирала на мир усталым багровым оком, стращая бороев обещанием новых лютых морозов. Надежный лед и прочная с виду тропа ломались под сапогом и затягивали вглубь, мороз нещадно когтил через мокрую одежду. Если быть до конца честным, он не особенно задумывался тогда, хочет ли выбраться из топей. И шел скорее по привычке и из неизбывного своего упорства. Прошел. Его подобрали борои из Листвени, обмороженного и упорно не желающего разговаривать. Впрочем, вряд ли и получилось бы, голос он сорвал еще в болотах. Выходили, снабдили новой одеждой, запасом пищи в дорогу, ни о чем не спросили и не стали удерживать по весне.
Двадцать лет назад…
Тогда ему было безразлично многое. И холод, и цвет луны, и опасность болот. Милоок прожил очень длинную по людским меркам жизнь, 94 года. Только разве от этого ему, дракону, может стать хоть немного легче? Вэрри до сих пор ненавидел северные болота за те воспоминания, и накрепко зарекся бывать близ Блозя снова. Еще он тогда день за днем твердил себе, что больше никогда не сделает такой непоправимой глупости: не будет допускать людей глубоко в душу. Дружба – это чудовищно больно. Он, дракон, должен был с самого начала понимать, что не может избежать ужаса потери тех, кого любит. И что же делать: раз за разом прирастать душой, делиться знаниями, общаться, спорить, рваться в гости, нянчить чужих детей и воевать врагов, давать с умным видом советы, принимать подарки… А потом стоять в полном недоумении над маленьким холмиком и понимать, что это все, что тебе осталось. Люди уходят, стоит лишь на миг отвернуться, отлучиться по делам, отвлечься. Поэтому лучше быть холодным демоном из легенд и смотреть на мир со стороны, чем стать живым почти-человеком. Тогда ему было очень плохо и он много кричал и хрипел булькающему насмешливо болоту. А уж наобещал! И клялся, и зарекался.
Вэрри усмехнулся невесело. Толку-то? Один мучительный стыд, и ничего больше. Его глупая жалость к себе чуть не лишила жизни правнуков Милоока, оставленных без присмотра. Может, сходство старшего с прадедом и не утешение, но как минимум – обязательство. Если он – одаренный долгой жизнью дракон, то должен ценить и беречь не только своих друзей, но и все то, что им было дорого. Хотя бы доброе имя рода, заслуженное к нему уважение, завещанные детям устои, даже покой их земли. На всё перечисленное его сил не хватит, но он будет стараться. Спасибо маленькой Миратэйе, не допустившей непоправимого.
Ветер чуть ослаб и водяной занавес колыхнулся прочь, нити дождя стали почти неразличимы в ночном воздухе. Вэрри вздохнул и вернулся мыслями к сидящим рядом Орланам, слава Великому, вполне живым. Стояр все еще молчал, обдумывая его вопрос.
– Я и не знаю, с чего начать. Так все запутано и сложно… – Признал он. – Расчет, зависть, жадность, старая месть, новые сплетни и глупые семейные легенды, более похожие на сказки. Давай с них и начну.
– Ох не нравится мне это, – нервно завозился айри.
– Мне тоже, но, так или иначе, а в семейных летописях записано, что…
Легенда пятая. Правда Седого медведя
…Когда князь Милоок Орлан был молод и его еще могла нести, не падая с ног на третьей версте, почти каждая крупная лошадь, а Вендир жил спокойно и счастливо, это и случилось.
Далеко на севере, у широкой реки Донницы жил славный и древний, хоть и не слишком богатый золотом, род Снежских. Их терем крепко врос в холм у речной излучины в самом сердце лесов, почти у границ княжества. Леса непроходимы и дики, климат суров, торговый путь к ледяному морю всего один и идет далеко стороной, спрямляя речную петлю.
Земли у границы населены слабо и людишки в ту пору звериными тропами бродили разные. Кто охотой жил и с диким севером торговал, шкуры нерпы в столицу поставляя. А иные приходили тайком и селились тихо, уже так на обжитом юге наторговавшись, что и показаться на люди более нельзя стало, не рискуя головой. Леса неоглядны и в них можно запутать след самого темного прошлого. Есть и толковые села вроде Брусничанки, от века своим укладом живущие. Но их мало, стоят в основном вдоль большого торгового северного пути да у моря. А бароны Снежские обосновались одиноко, ведь у них лучшие охотничьи угодья тех мест, огромные и нетронутые. Орланы, посещая север своих владений, обычно гостят у Снежских по осени. И Милоок гостил, но не на вепрей, говорят, ходил и огромными медведями с удивительным воротником серебряного меха тоже не интересовался. Всё больше по дому старому барону помогал да переживал за вполне отменное здоровье его дочери. Сватов собирался по весне засылать и со свойственной ему основательностью заранее подробности накрепко обговаривал.
Но гости из нас, охотничков заезжих, плохие: одни расходы на хлебосолье. А своевременной помощи во внезапной беде никакой, пока до стольного града докричишься, пока подоспеет подмога, и не дождаться… Так и получилось.
Сгорело их подворье по зиме. И терем сгорел, добротный, дубовый, в два яруса, да и все добро погибло. Коней и то не успели вывести. Остался старый Снежский нищим в охотничьих угодьях своих, и к тому – бездомным. Сыновей у него не было, одна дочь красавица. Редкостная, как и положено в толковой легенде.
Говорят, совсем они погибали, в землянке ютились, из старого погреба переделанной наскоро, до весны дотянуть и не мечтали. Дворовые люди разбежались кто куда. Позже многие нашлись у соседей, вполне уютно пристроенные и на хорошем жаловании. Да и скот там же обнаружился. Может, потому добрые соседи с помощью к погорельцам и не спешили, выторговывая себе и девицу, и титул, и угодья. Всякому гнилому человечку лестно у самого князя невесту увести. Если разобраться, может, и не случайно терем-то сгорел. Мороз да голод делают самых гордых сговорчивыми.
Уже почти вышло по их замыслу. Зима пришла ранняя и злая, метели так спеленали лес, что из жилья носа не высунуть. Барон смирился и уговаривал дочь соглашаться с поклоном встречать соседей, ведь иначе выжить невозможно. Но как раз в ту пору с севера, из диких краев, где промышляют у берега ледяного моря нерпу и пасут низкорослых лохматых оленей, а вместо коней используют собак, выбрался посмотреть на теплый мир ледяной демон Унгойю, которому поклоняются все дикие люди племен ойгуров, пасущие стада в низком изломанном ветрами лесу, ничуть не похожем на наш.
Он заметил одинокий слабый дымок и вышел к Снежским прежде того дня, что соседи для окончательного ответа назначили. Говорят, выглядел Унгойю почти как обычный человек. И пленился красотой девицы совершенно так же, как многие иные молодцы из людей. Вот только кому из нас под силу одолеть метель, за малый срок и без помощников добротный дом выстроить, дичи набить да дров запасти? И пуще того, не требуя награды, не имеющие цены алмазы люди не дарят… В общем, переждав метели, пришли соседи за ответом и услышали совсем не тот, которого ожидали. Да и увидели неожиданное: малый терем, сытого и здорового барона, его дочь в бесценные меха с ног до головы одетую. И самого демона, таким неприятным и пристальным взглядом их в спины от жилья толкнувшего прочь, что жуть взяла многих. Говорят, Снежский пообещал по весне о доброте соседской князю подробно рассказать. Может, и не вернулись бы люди, не скажи он запальчивых слов. Но страх перед гневом Милоока оказался велик. Запоздало поняли соседи, как их спросит суровый князь за невесту. Повиниться и отступиться? Нет, они решили всем миром демона воевать и на него вину за погибель Снежских позже списать, свою последнюю совесть на алмазы обменяв. Добавить князю от себя, что богат был, речи сладкие вел и девице, кажется, по сердцу пришелся. Пошли к новому терему Снежских все «добрые» соседи до единого. Было их так много, что снег на тропе утоптался до самой земли. С мечами пошли, луками и сворой лютых псов. Так их и нашел Милоок, на пути неправом навсегда оставшихся. Он с дружиной прискакал, едва прознал про беду. Все до единого лежали мертвые и холодные, стужей от тлена сохраненные. Многие даже не успели оружие обнажить, тетивы большинства луков ни разу не напряглись, посылая стрелу в демона. Псы не порвали его, мечи не коснулись. Да и следа Унгойю не нашли проводники на тропе…
Человек не мог сотворить подобного.
Еще говорят, девица призналась демону, что другому обещана, и он ушел снова на север,
