– Уже приятно. Почему снавей не позвали?
– Да как звать, – виновато развел руками Всемил. – Большой беды нет, погибших и раненых долгое время тоже нет, тела исчезают. Одни слухи и страхи. Думали сперва своими силами в накопившемся разобраться хоть немного. Да и нет Говорящих поблизости, у нас живут мирно и сыто, моров да напастей давно не случалось. За перевалом все снави, я так думаю. Вот и прикидывал, не туда ли мне двигаться теперь надо?
Лой’ти скользнул в открытое окно, хозяйственно раздвинул створки, впуская в комнату морду Актама. Заверещал довольно, разжал свою крохотную ручку, высыпая в ладонь друга прилипший и скатавшийся в неприметный комочек серый порошок. По виду – обычную пыль с тропинки. Вэрри принюхался, всмотрелся, задумчиво размял в пальцах. Лой ждал с важным видом, потом деловито отдал зажатую во второй лапке веточку. Запрыгал, тыча в листья лапками и беспрестанно щелкая. Айри его слушал, с интересом рассматривая повторно и порошок, и ветку. Потом еще более задумчиво положил ветку и оторвал кусочек от мякоти разрезанного напополам каравая. Тоже понюхал, неуверенно лизнул, прикрыл глаза. Усмехнулся и кивнул.
– Прежде всего хочу сказать: Лой’ти смерти поблизости не учуял. А он в таких делах весьма опытен, так что кузнец наверняка цел. Точнее, деревню он покинул живым. Хлеб у вас на всех печет один человек?
– Да, – недоуменно кивнул староста. – И хороший человек, ты глупости-то не городи!
– Я не про человека дурно думаю, а всего лишь про муку с примесью, туда внесенной демонами. Не стоит так сердиться, уважаемый Тофей. Далее: воду вы, как я полагаю, тоже из общего колодца носите. И после полудня не берете. Знаю я ваши странности, утром вода считается легкой и светлой…
– Не странности, а Богов нерушимый завет, – сердито поправил его Тофей. – На рассвете берем.
– Вот они и подмешали этот порошок в воду перед зарей, – довольно кивнул айри. Часов за восемь- десять вы так им напитываетесь, что ночью себя самих толком не помните. В хлебе лишь добавка для пущей верности, ночное зрение после нее никакое. Я вашей воды не пил, хлеба пока не пробовал, так что, уважаемый Тофей, рассаживай людей по домам и двери запирай. Добуду я тебе к утру демона. Один он из всех и останется шумный. Надеюсь, остальных тебе не жаль?
– Что, просто так, в одиночку, станешь на черноликих охотиться? – усомнился князь.
– Уж будьте добры, не мешайте! – сердито попросил Вэрри. – Особенно прошу накрепко упихать под лавки молодых лучников. Как я могу работать, когда надо бестолковых детей спасать?
– Ох и сложный ты человек, – покачал головой староста довольно. И сердито рявкнул, – коня тоже запереть?
– Разнесет дверь, – нехотя признал айри.
– А мы смирнее этого черного зверюги? – староста завелся окончательно. – Нашел овечек! Толком говори, что твой Лой пальчиком в ветку тычет? Я почти уверен, что он не про пустячное дело пищит.
– Противоядие от той серой пыли, что в воду сыпали, – убито признал айри. – Можешь прямо сырой травку есть, можешь в чай заварить, но будет послабее. Пожуешь – скоро заметишь, как иные вокруг сонно и медленно двигаются. Постой, я еще кое-каких трав из короба добавлю, чтоб наверняка.
Староста торопливо, как ему казалось, собрал травки и ссыпал глиняную плошку, плеснул туда кипяток из стоящего в печи медного чайника. Дождался кивка гостя, выхлебал горячий настой, прожевал для верности травки и проглотил. Присел, ожидая обещанного эффекта. Терпения его надолго не хватило, снова вскочил и занялся делом. Поднял две доски пола, усердно порылся внизу и вынул на свет узкий сверток. Сунул, не разворачивая, айри на колени.
– Дурни вроде моего средненького свои засады «работой» не зовут. Полагаю, ты не столь самонадеян, чтобы лезть на демонов, не имея ратного опыта. Вот он тебе пригодится. И еще: коли хотел учиться у Медведя, так начинай. Он как, бывало, говаривал? Мол, сперва надо понять, пригодна ль рука к оружию его особому, не согласному терпеть людишек слабых и уродливых внутри. А потом уж думать, способна ли эта рука ковать. Демоны приходили, чтобы забрать меч, для деда Всемила еще батюшкой покойным нашего Медведя откованный. Этот вот. Он Клинком справедливости зовется, и без него старый князь венец принимать потомкам накрепко заказал, – со значением уточнил Тофей. – Бери и пользуйся, парень молод еще и бестолков для эдакой важной штуки. Коли ты человек верный, клинок тебя не подведет. А коли нет… Это уже не моя забота будет. Живой он.
– Живой, – недоверчиво выдохнул айри, почти робко разворачивая ткань. Пальцами прощупал узор старой кожи ножен. – Признает ли?
– А ты попробуй, ночь подходящая, – язвительно развлекался и дальше бодрый и повеселевший староста. – Ишь как запел, голос-то дрожит, ручонки-то робеют! Слушай, а правда на улице народец истуканами стоит. Да и князь еле шевелится… Хороший у тебя кун, мил человек. Орехи любит?
– Безумно, – нехотя пояснил айри, не желая отвлекаться от клинка. – Полна сумка, развяжи да угости. Он уважает внимание еще сильнее орехов.
Прикрыв глаза, Вэрри сжал рукоять и бережно выдвинул клинок из ножен. Темная узорная сталь тихо зазвенела, просыпаясь. Не слуху различим был звук. И прежде общения с Мирой айри его бы не разобрал, он осознал это вполне отчетливо. Теперь же признал и расслышал. Душа клинка была строга, спокойна и внимательна. Она медленно наполняла сталь незримым светом, бросая отблески его по комнате и рассматривая людей, вызвавших из затянувшегося сна. Почти лениво и без раздражения, потому что не находила в их душах зла и лжи. А еще потому, что ковался меч прежде прочего для церемонии, а не для боя. Это и правда был Клинок справедливости. И сейчас он решал, хороша ли для его рукояти ладонь Вэрри. А еще приглядывался к юному Орлану, представителю того рода, чью честь он, клинок, должен признавать высокой и достойной венца в день вокняжения каждого очередного претендента.
– Они хотели сделать копию с меча, – кивнул уверенно Вэрри, возвращая клинок в ножны. – Булатный узор повторить невозможно, я в этом кое-что понимаю. Каждый клинок уникален и этот имеет наверняка полное описание. К тому же его слишком многие видели и помнят. Даже заготовки из единого слитка под разными руками свой стиль ковки дадут, не что то узор! А уж положить завиток к завитку – дело немыслимое. Именно потому в подделке никто дядю твоего и не заподозрит.
– Кстати, семь лет назад именно Миратэйя строго наказала кузнецу забрать меч из княжеской оружейной кладовой. Сказала, «нельзя орудие выбора хранить у выбираемого»… Наш Медведь, вот уж чудо из чудес, послушался. Да и то сказать – сложные слова для эдакой малявки, необычные, – удивленно отметил староста. – Если б не ее странная прозорливость, им подделать что замышлено было бы проще простого.
– Но если невозможно повторить… – недоуменно начал Всемил.
– Ковать и не станут. Может, протравят, а может, просто кистью покрасят, – предположил Вэрри.
– Князь должен клинком разрубить символ зла, стальной идол, – замотал головой Орлан. – Только этот меч режет сталь, как масло. И то – по важному поводу, а не для баловства.
– А если идол не стальной? Или наоборот, поддельный меч навяжут твоей руке и тем признают тебя недостойным венца? – усмехнулся Вэрри. – Наивность, мальчик, удел твоих подданных. Князю положено быть оправданно подозрительным и смотреть на мир куда более критически. Сколько тебе лет? Точнее, сколько осталось до совершеннолетия?
– Следующей весной я бы приехал за клинком, – ответил князь. – Скажешь, жидковат я для взрослого Орлана? Мамина порода, синегорцы пониже и постройнее. И вырастаем мы в широкую кость позже.
– Скажу, что чудом ты еще жив, – нахмурился Вэрри. – А вернее того, заботами брата, который теперь невесть где, чуть ли не рядом с кузнецом. Ах и умница Мира! Стоило ей заняться выбором моих дорог, как посыпались на меня князья с проблемами в состоянии крайней запущенности. Видно, дважды она права.
– Ты ее поминаешь и того чаще, – фыркнул Тофей. – Одуванчик наша нашла-таки себе игрушку по силам. Она была совсем мала, когда тут гостила. Но говорила такое, что мороз по коже меня, не мальчика, так и жег. И мало кто решался ее слушать без сомнения. Вот Медведю она велела клинок у князя забрать. Одному из заказчиков кузнеца посоветовала прекратить учить бою дурных людей… Много разного. И важно не что, а как. Она говорила уверено и очень решительно, не как дитя.
– О, это я знаю, – рассмеялся Вэрри.
– Знает он, – передразнил староста. – Слушали-то ее по-разному. И сказанное исполнять не спешили.
