— Красивый город. Своеобразный. Мне, правда, больше нравится Париж. Поэтому-то мы и здесь. У Антошки в Лондоне квартира, он хотел бы жить там. Слушай, я не знаю, как так случилось, но после того, как я вдруг очнулась там, в Лондоне, и огляделась, и подумала: какого черта, ведь все изменилось! Я встретила Антошку. Он же, знаешь, такой… нормальный до безобразия. Никаких талантов, одни деньги. Бизнес и гольф. Он меня в рестораны водил, дарил цацки, знакомил с друзьями. Ему нужна я и только я. О том, что я когда-то пела, он даже не вспоминает, ему музыка безразлична. Он хочет детей. Он хочет, чтобы я была счастлива. У него такая улыбка… знаешь, добрая. И ему плевать, курю я или нет. Кстати, хочу теперь бросить. Если уж рожать, то лучше бросить. А свадьба у нас была знаешь какая?!

— Представляю, — улыбнулась Соня.

— Нет. Ты не представляешь, это точно. Он украсил целый парк цветами. Белыми, чтобы к платью подходило. И я люблю его так, что на душе теплеет, стоит мне о нем только подумать. Сейчас вот буду дом наш ремонтировать. Хочу сделать свой собственный дизайн. Потом тебя позову — посмотришь. Хочешь?

— Да.

— И он мне так нравится. Сидеть и разговаривать о его делах, смотреть, как он решает вопросы по телефону, в гольф меня учит играть. Никогда не кричит, ничего не хочет от меня, не убегает из дому, только потому что ему надо побыть одному. Я смотрю на него и думаю: как мне повезло! И красив, и здоров, и обеспечен, и меня любит, а я — его. А раньше бы я сидела и думала, что это скучно — такое вот простое счастье. Если бы не Готье… После него я стала понимать эту разницу. Я бы теперь к такому, как Готье, за версту бы не подошла, как бы он ни был велик. Не собираюсь я быть женой Курта Кобейна. Мне такая жизнь не подходит. Я хочу пироги печь и на приемы ходить в вечерних платьях. Стоило, знаешь, потратить три года, чтобы это понять.

— Да, — согласилась Соня.

— Странная штука — жизнь, да?

Ингрид улыбнулась и замолчала. Соня молчала тоже. Она внезапно поняла, что? именно хочет сделать. Не то чтобы она вдруг поняла, чего ей нужно от жизни или в какую сторону бежать. Просто поняла, чем займется, когда вернется домой, в свою маленькую квартирку в представительской части. То, что сказала Ингрид, расставило все точки над «i», наполнило смыслом все то, что казалось Соне до этого совершенно бессмысленным и жестоким. Непростая штука — жизнь, и понять, что тебе действительно нужно, можно только выпрыгнув из окна. Соне, правда, хватило бегства в Париж.

— А ты слышала, что песня Готье в прошлом году несколько недель была на первом месте всех хит- парадов? — спросила Ингрид. Вопрос застал Соню врасплох: уехав из России, она совсем перестала интересоваться музыкальными событиями.

— Нет.

— Серьезно? Ну ты даешь! Вы с ним когда расстались-то?

— Давно, — пожала плечами Соня.

— Видимо, действительно, давно. Он же теперь звезда, ты в курсе? Они там с каким-то парнем и новой девочкой сняли клип — реально прикольный, и песня — супер. Их даже перекупил какой-то продюсер, я читала. В общем, каждому свое. Мне — Антошка, а ему — вдохновение. Он ведь это про нас с ним написал. Песню. Хочешь послушать?

— Ну…

Соня растерялась, однако Ингрид уже доставала телефон и начала загружать какие-то файлы. Вскоре из маленького динамика понеслись какие-то звуки. Очень в стиле Готье, звуков было немного, но они были очень точно и тщательно подобраны. Было видно, что над каждой нотой он работал долго, и даже самый легкий удар по ксилофону был исполнен идеально. Потом он запел. Соня затруднилась бы сказать, чем эта песня качественно отличалась от всего того, что делал Готье до этого. Ведь и до этого его музыкальный репертуар был очень достойным, и то, что именно эта песня так всем пришлась по душе, могло быть чистой случайностью. Впрочем, эмоции, звучавшие в голосе Готье, даже Соню заставили прислушаться.

— Ты понимаешь? Понимаешь, о чем он? — спросила Ингрид.

Соня прислушалась к словам. Песня называлась «Мы опять незнакомы». Часть слов Соня не расслышала, но припев звучал очень ясно. Собственно, вся песня была — длинный красивый припев и пара небольших куплетов. Готье пел о том, как ему не нравится, что его бывшая девушка делает вид, что не знает его. Он пел, что ее любовь никогда не была ему нужна по-настоящему, но зачем же было выбрасывать его из дома и из своей жизни так, словно он — пустое место, словно то, что было между ними, вообще не имеет значения. Зачем было присылать друзей.

— Нет, не понимаю. — Соня отвернулась и постаралась справиться со своими чувствами.

— Это обо мне. Ну а как же? Все-таки это потрясло его — то, что случилось. Вот такой он во всем. Ему было плевать, что я хочу умереть, но он переживает, что я теперь ничего знать о нем не хочу. Понимаешь, это просто такой тип человека. Он лучше будет страдать и напишет хорошую песню, которая займет все первые места, чем просто будет с кем-то жарить картошку и растить детей. Такой человек.

— Да! — согласилась Соня.

Она уже пришла в себя, и образ Готье, который уходит с собакой и вещами под молчаливым взглядом Володи, исчез из ее мыслей. Это песня об Ингрид и Готье. Пусть будет так. Если бы Готье был хоть немножко меньше антагонистом, это так и было бы. Он бы должен был написать песню об Ингрид. Он должен был бы любить ее, заботиться о ней, ценить то, что она делала для него. Должен был бы написать целый альбом о ней, но он, скорее всего, об Ингрид даже не вспомнил. Вдохновение — непредсказуемая и предательская штука. Готье написал о том, как ему больно оттого, что Соня просто взяла и ушла от него и не стала прыгать из-за него в окно. Как ему от этого больно, что кому-то не потребовалось его любви. Что за злая шутка судьбы, что именно эта песня пробилась во все хит-парады.

— Слушай, давай вообще еще как-нибудь встретимся, а? Правда, я была ужасно рада тебя видеть! — воскликнула Ингрид, царственным жестом оплатив их счет раньше, чем Соня успела протянуть к нему руку.

Это был последний раз, когда Соня видела Ингрид. Вскоре она уехала из Парижа, а в России их пути не пересекались. Впрочем, это было уже и ни к чему.

Вернувшись в свою квартиру, Соня принялась лихорадочно распаковывать свои чемоданы, многие из которых за два года так и остались стоять нераспакованными. И хоть мама заставила ее взять с собой много вещей, Соня предпочла все необходимое покупать в Париже — ей нравилось гулять по местным магазинам, выбирать вещи и предметы для дома. Главным в этом было то, что она могла наконец решить, что именно нужно ей и каким это все должно быть. Она любила принимать решения даже по самым незначительным вопросам.

Чемодан, который она искала, оказался самым последним из всех. Кто бы сомневался, что так будет. В чемодане среди каких-то ее детских игрушек, которые она зачем-то притащила с собой из дома, как тотемы, память прошлого, она откопала и извлекла на свет несколько толстых блокнотов-ежедневников. Все они были старые, за прошлые года. Ежедневников было много, штук двадцать, не меньше. Она привезла их, так как и варианта не было оставить их дома. Не стоит, зачем? Это же личное, да еще какое личное. Ее дневники за десять лет, прикинула Соня. Разного цвета и дизайна. Один, кожаный, явно очень дорогой, с желтоватыми разлинованными страницами, отец привез из Стокгольма, другой она сама купила в ЦУМе, в канцелярском отделе, когда там начали появляться потрясающе красивые блокноты.

Соня стала вести дневники, как только выучилась писать. Сначала это были просто записки, которые она оставляла маме, потому что сказать что-то ей было не так просто, и она писала, куда пошла гулять, с кем, когда придет, что она поела и как случилось, что она перепачкала куртку, которую ей подарила бабушка. Но потом Соня вдруг поняла, что ей нравится складывать слова в предложения и записывать в только ей ведомом порядке события ее жизни и мысли, которые приходили ей в голову.

Соня разбросала все дневники вокруг себя, а сама села на пол, поставив рядом с собой большую кружку с зеленым чаем. Она открывала и закрывала тетради, вчитываясь в свои слова и удивляясь тому, насколько они теперь кажутся ей чужими и незнакомыми. Какие-то места она читала очень внимательно и долго, что-то пролистывала без жалости. Сидя с Ингрид в кафе, Соня неожиданно поняла, что хочет написать книгу. О чем она будет — о Готье или о ней самой, или об Ингрид, — Соня еще до конца не